– Свет в город летит и летит по холмам. К железным дорогам и в Англию к нам. Девочки, неужели мне нужно спеть еще куплет?
Он стягивает с Алли одеяло. Он раздернул шторы, и свет бьет в глаза.
– Ну же, принцесса Аль. Опять засиделась до ночи, пока мы ужинали? Пора вставать.
Мэй садится в кровати и оглядывается, как будто никогда прежде не видела их спальни. Она оклеена обоями с шиповником, которые папа придумал специально для них, словно бы не хотел, чтобы ночью к ним пробрались принцы, и на полу лежит шелковистый ковер – по мнению мамы, слишком дорогой для детской, – на котором они иногда летают в Аравию или на Северный полюс. Над столом мама повесила текст в большой черной рамке, против которой возражает папа. Она нарушает узор и перетягивает все внимание на себя. Алли уже выучила текст наизусть – от Матфея, глава шестая, сразу после «Отче наш».
Ты же, когда постишься, умойся и помажь голову твою, чтобы люди не замечали, что ты постишься. Пусть только твой Небесный Отец, Который невидимо находится с тобой, знает об этом, и тогда Он вознаградит тебя, ведь Он видит и то, что делается втайне.
Не копите себе богатств на земле, где их портят моль и ржавчина и где воры могут обокрасть ваш дом.
Копите лучше себе сокровища на небесах, где их не испортят ни моль, ни ржавчина и куда воры не смогут проникнуть и украсть.
Ведь где твое богатство, там будет и твое сердце.
Глаз – это светильник всего тела. Если твой глаз ясен, то и все твое тело будет полно света.
Но если глаз у тебя дурной, то все твое тело будет полно тьмы. Если свет, который в тебе – тьма, то какова же тогда тьма!
[5]
Она снова читает текст в рамке, шевеля губами. Как же она узнает, что ее тело полно тьмы? Последние листочки еще цепляются за ветви растущего под окнами бука. Алли слышно, как мама у себя в комнате открывает дверцу гардероба.
– Я налью вам воду, – говорит папа. – Жду внизу через десять минут.
Алли садится и смотрит, как папа льет горячую воду, от которой идет пар, в умывальник с нарисованными внутри розами. Если не коснулась роз обеими ладонями, значит, не помыла руки как следует.
– Вставайте, лежебоки. Чтобы вылезли из кроватей, прежде чем я уйду.
Иногда он уходит и Мэй снова сворачивается в кровати клубочком, опаздывает к завтраку, и поэтому ее оставляют без ужина. Алли встает, чтобы умыться первой.
* * *
– Мэй, мы стараемся есть бесшумно, – говорит мама. – Тебе тост с маслом или с джемом?
– С джемом, – говорит Мэй.
– С джемом?
– Пожалуйста, с джемом, мама.
– То-то же.
Мама сама варит джем из слив, которые растут в саду, и разрешает Алли и Мэй помогать. Им нужно капать джемом с ложки по капельке в холодную воду, чтобы проверить, достаточно ли он схватился.
– Я сегодня утром иду в приют. – Мама протягивает Мэй тост. – Алли, ты можешь пойти со мной. К сожалению, там недавно появилась девочка всего лишь на год старше тебя.
– А как же я? – спрашивает Мэй.
Папа опускает газету:
– Десять? Ей десять лет?
Мама кивает – и все, будто бы тут больше нечего сказать.
Папа встряхивает газету, складывает ее.
– И ты хочешь познакомить Алли с этим ребенком?
– Кэтрин нужна подруга. Женщины слишком уж с ней носятся.
– Тогда найди ей в друзья ровню. Алли такая подруга не нужна.
Мама выпрямляется.
– Алли нужно понять, в каком мире она живет. Ей нужно учиться приносить пользу.
– Ты слишком маленькая, – говорит Алли Мэй.
Мама впервые предложила взять Алли в приют.
– Как-нибудь потом, – говорит папа. – Она ведь может избрать и другую стезю, и через десять лет выбор у нее будет куда больше. А пока что она еще ребенок, вот пусть ребенком и остается. Мне пора в контору.
– Долг детей – учиться. – Это мамино любимое выражение, и еще: «Наш долг – научить детей». Тетя Мэри говорит, что мама с бабушкой любят это слово, «долг». – Я не позволю девочкам думать, будто все живут так, как они.
– А я не позволю им вместо игр таскаться по трущобам. Алли, ты никуда сегодня не пойдешь с мамой.
– Алетейя, ты сделаешь так, как я скажу. Пора тебе побывать в приюте.
Алли смотрит то на мать, то на отца. Каша у нее во рту вдруг стала такой густой, что ее никак нельзя проглотить.
Папа встает.
– Ну хорошо. Алетейя, ты хочешь пойти с мамой в грязное место, где живут плохие женщины, или остаться здесь, помочь Дженни и поиграть с Мэй?
Мама ставит кофейную чашку на стол.
– «Плохие женщины», Альфред? Вероятно, потому, что их покупают хорошие мужчины? И я, по-твоему, вожусь с грязью?
Алли не может вымолвить ни слова. Она разламывает языком кашу во рту и сглатывает комок за комком. Кажется, ее сейчас стошнит. Она смотрит на маму, которая не сводит взгляда с обрубков розовых кустов за окном.
– Ну?
Горло у нее сжимается. Последний комок никак не получается проглотить. Они оба на нее смотрят. Мама рассердится. Она вонзает ногти в ладонь.
– Пожалуйста, папа, я, наверное, сделаю, как велит мама.
Папа уходит. Хлопает входная дверь.
– Впрочем, я все-таки возьму вас обеих. – Мама подливает себе еще кофе из высокого серебряного кофейника. – Некоторые вещи увидеть никогда не рано.
* * *
В приют они идут пешком. Физические нагрузки – лучшее средство от нервических болезней, которыми часто страдают женщины, ведущие праздный образ жизни, а хорошие привычки нужно вырабатывать с юных лет. Холодно, зато над деревьями голубое небо. Алли старается наступать на мамину тень. Мостовая усыпана конскими каштанами в восковой бело-зеленой скорлупе.
– Поторопись, Мэй. Мы не каштаны собирать вышли.
Мэй пытается засунуть каштан в карман, но шипы мешают.
– Ай! – говорит она.
– Вот что бывает, когда мешкаешь и подбираешь с земли всякий мусор, – говорит мама. – Давай, живее.
Алли берет Мэй за руку, они семенят за мамой и, оставив позади большие дома и высокие деревья, сначала идут по улице, куда они с Дженни иногда ходят за покупками, а затем по совсем незнакомой Алли дороге.
– А это далеко от папиной конторы? – спрашивает она.
Папа однажды брал ее с собой на работу, и Обри поил ее чаем и угощал пирогом, потому что папа уходил поговорить с кем-то важным.
