– Сумеете сделать что-то похожее? – спрашивает папа. – Я могу отдать заказ на сторону, но они будут все упрощать, стараясь изобразить деревенский стиль, а фальшивок мне не нужно. Попробуете? Я нарисую узор на ткани и дам вам эскиз с цветами. Это для подушек, в белую комнату с эркерами. Для миссис Монтгомери. Она сама только что вернулась из поездки по Альпам. Может, ничего и не получится. Наши несчастные крестьяне так долго живут в городах, что подлинной рустикальной вышивки уже и не сыщешь.
Мэй наклоняет голову.
– Это значит «простонародный», – объясняет Алли. – Деревенский, не модный. Например, рустикальный интерьер.
Мэй проводит пальцем по вышивке, выворачивает сорочку наизнанку, чтобы посмотреть на стежки изнутри. Алли заглядывает ей через плечо. Папа прав, это и рукоделием не назовешь, никаких стебельчатых швов, защипов, узелков или ажурной вышивки, ничего такого, чему мисс Фрост учит девочек, чьи родители хотят, чтобы их дочери не сидели без дела, но и не научились бы при этом чему-нибудь стоящему. Они с Мэй уже ловко шьют простые вещи, детскую одежду и собственное нижнее белье, и это, после нескольких проб и ошибок, у них тоже получится. Мэй, которая вечно вызывается шить кукольные одежки и тряпичные мячики для детей в больнице, с восторгом за такое возьмется.
Мэй садится на корточки, протягивает руки к огню.
– Мы сумеем, папа, вот только когда. У нас уже есть школа, уроки и домашние обязанности. Остаются только субботние вечера, но я в это время обычно хожу в гости, а Алли ходит с мамой в приют или в больницу. И Алли учится даже по воскресеньям. Мне хочется попробовать, мне всегда хотелось научиться вышивать, но у меня на это уйдет много времени. Если это нужно сделать быстро, тогда тебе придется попросить маму, чтобы она освободила меня от работы по дому.
– Это я смогу уладить. Так, значит, тебе больше хочется научиться вышивать, да, Мэй-соловей? – Папа нежно дергает Алли за косу: – Принцесса Аль?
Она водит ногой по краешку лежащего подле камина коврика. Папа ведь знает, что такое работа. Он поймет.
– Если честно, папа, это Мэй любит шить. А у меня много работы в школе, а после школы – анатомия, и еще утренняя работа по дому.
Он убирает руку.
– Так ты не поможешь папе в его работе?
Она дотрагивается до его руки. Что-то из груди подкатывает у нее к самому горлу.
– Я помогла бы тебе, папа, правда, но у меня нет времени. Совсем. Я и так рано встаю. Я не сижу без дела. Я сказала бы, что помогу, только я не знаю, когда смогу выполнить это обещание. Это все равно как если бы я попросила тебя после работы рисовать мне схемы по анатомии.
Он убирает ее пальцы со своей руки.
– Это не одно и то же. Разумеется, у мамы есть определенные виды на твое будущее, но эти твои занятьица, Алли, не идут ни в какое сравнение с моей работой. У тебя нет времени мне помогать? Прийти мне на выручку? Ты меня разочаровала.
– Прости, папа.
Он отворачивается от нее, и тут что-то, подкатившее к ее горлу, карабкается дальше и не дает ей дышать. Она хватает ртом воздух, и из ее горла вырывается рев, и кувшинки, и кашемировый шарф вдруг дробятся на мелкие частицы и рассыпаются в воздухе, и этот калейдоскоп вертится все быстрее и быстрее, и она не может дышать, и сердце у нее вдруг окаменело и толкается в грудину, будто кто-то колотит в окно кулаком, и слышно, как кто-то бежит, и крики Мэй, и она утыкается лицом в колени, прячась от маминых пощечин. И мамин голос говорит, Альфред, она сошла с ума, мы ее потеряли. Моя дочь сошла с ума. Все, это безумие.
Папа относит Алли в кровать, в ее кровать в их с Мэй спальне, несмотря на то что теперь она снова может дышать, а значит, преспокойно могла бы дойти туда сама. Ее трясет, она вся в испарине и чувствует запах пота даже сквозь одежду. Приходит доктор Генри, но в изножье кровати стоит Дженни, а не мама. Он щупает пульс Алли, просит открыть рот.
Приходит папа и глядит на нее почти так же, как в детстве, когда у нее была инфлюэнца и он приносил ей суп и иногда оставался посидеть с ней, рассказывая об особняке, где он делал библиотеку. Доктор Генри говорит, что Алли нужно на месяц оставить занятия в школе, лекции по анатомии и дополнительные уроки латыни. Приютским женщинам, разумеется, запрещено обсуждать свое прошлое друг с другом или с кем-либо еще, но их общество все равно может вызывать душевную тревогу, ведь их истории в любом случае будоражат слушателей, а манеры настораживают. (Это доказывает, думает Алли, что у доктора Генри маловато опыта: почти все женщины, которых она знает, рассказывают одну и ту же тоскливую историю – историю о том, как она была бедной, а потом стала еще беднее, пока у нее не осталось ничего, кроме тела.) Молодым женщинам свой ственно испытывать сильные эмоции в присутствии тяжелобольных, поэтому в больницу ей ходить тоже не следует. Ее день должен быть расписан так, чтобы по возможности исключить любые поводы для волнения. Он настоятельно рекомендует работу по дому. Рукоделие позволит ей с пользой проводить время, привьет ей терпение и усидчивость и поможет не сидеть без дела. Ее диета должна быть простой и легкой: овсяная каша на завтрак, молоко и хлеб с маслом на обед, хлеб с молоком или молочный пудинг на ужин. Она должна рано ложиться и читать только религиозную литературу. Папа вскидывает брови, но когда доктор Генри просит дозволения поговорить с ним в другой комнате, они уходят вместе. Снизу доносится рокот их голосов. Алли поворачивается на бок, спиной к осуждающей ее Дженни, и закрывает глаза, зная, впрочем, что Дженни знает, что она притворяется. Она даже не представляет, что теперь будет, вернут ли ей хоть какое-то будущее, или отныне она совсем другой человек, не будущий доктор, а умалишенная. Она не открывает глаз, но понимает, что это все ей не снится.
Парадная дверь открывается, в коридоре раздаются голоса – папин и доктора Генри, а от мамы по-прежнему ни слова, потом дверь закрывается, и папины шаги снова слышны на лестнице и затем за дверью.
– Она не спит, притворяется, – говорит Дженни. – Стыд глаза ест.
Папа садится на кровать.
– Спасибо, Дженни. Можешь идти.
Дверь закрывается. Что-то наконец должно начаться. Она открывает глаза.
– Принцесса Аль. Слишком много всего?
Она не поворачивается к нему.
– Я не знаю, что случилось, папа. Я не могла дышать. Я сошла с ума?
Он гладит ее по плечу:
– Тебе стало нехорошо. На то не было никаких физических причин, поэтому доктор считает, все дело в нервах. Такое случается в твоем возрасте. Нам нужно за тобой приглядывать, принцесса Аль.
На обоях с шиповником видны размытые очертания его тени.
– А где мама?
– Ох. Мама очень огорчена. Ее очень тревожат такие происшествия.
– Она сердится. Она думает, что я сошла с ума. Что я слабоумная.
Он трет ей спину костяшками пальцев.
