– Хорошо, что вы пришли, мистер Скотт. Я в ужасном состоянии. Я просто потрясен. Мне нужно кому-то обо всем рассказать – если со мной что-нибудь случится, ФБР должно знать правду. Хотя, откровенно говоря, не знаю, что здесь может сделать ФБР.
Сегодня я узнал, что электричество обслуживает весь земной шар – да, да, весь! – что в наших линиях течет энергия из России, а в русских линиях – наша, что электричество самым бесстыдным образом переходит из одной страны в другую. Ему все равно, в России оно или в Америке, заботится оно только о себе. Я чуть не умер на месте, когда об этом услышал. Более того, электричество решило не допустить никакой серьезной войны, даже если это будет война в защиту интересов Америки. Ему, видно, на нас совсем наплевать, только бы его линии да электростанции были в порядке. А если кто захочет нажать кнопку, чтобы начать атомную войну, электричество сразу же убьет его – будь то здесь или в Советах.
Я начал спорить с электричеством, сказал, что всегда считал его истинным патриотом Америки, напомнил об Эдисоне и Франклине, велел ему, наконец, вести себя как подобает. Но электричество только смеялось в ответ.
А потом оно стало мне угрожать! Сказало, что, если я только попробую вмешаться и сорвать его планы, оно обратится за помощью к своему дикому брату с гор, который меня выследит и убьет. Посоветуйте, что же мне теперь делать? Ведь я здесь один на один с электричеством!
Мистер Скотт сделал все возможное, чтобы успокоить старика. Ему даже пришлось пообещать, что он еще раз придет завтра утром, хотя себе он поклялся, что теперь заглянет сюда не скоро.
Уходя, он заметил, что шум линий высокого напряжения перешел в мощное гудение. Мистер Леверетт повернулся к проводам и серьезно сказал:
– Слышу, слышу.
Ночью на Лос-Анджелес обрушилась редкая для этих мест буря, сопровождавшаяся сильным ветром и ливнем.
Пальмы, сосны и эвкалипты были вырваны с корнями, сады на склонах гор смыты и уничтожены.
Гром гремел с такой невиданной силой, что некоторые жители, не привыкшие к таким шуткам природы, в панике звонили в полицию – не началась ли атомная война.
Произошло несколько загадочных происшествий. К месту одного из них полиция на следующее утро вызвала мистера Скотта – единственного человека, знакомого с умершим.
Ночью, когда буря достигла апогея, грохотал гром и сверкали молнии, мистер Скотт вспомнил слова Леверетта об угрозах электричества, о его диком брате с гор. Однако сейчас, при свете дня, он решил не сообщать об этом полиции, да и вообще не упоминать о мании Леверетта – это могло только усложнить дело и, кроме того, чего греха таить, усилить страх, таящийся где-то в глубине души.
До прихода мистера Скотта на месте происшествия ничего не трогали. Тело лежало там, где его нашла полиция, только не было тока в толстом проводе, который, как бич, оплел худые ноги Леверетта.
Полиция с помощью экспертов следующим образом объяснила происшедшее. Во время сильной бури один из проводов линии высокого напряжения, проходящей в тридцати метрах от дома, был сорван порывом ветра, и один конец его упал в открытое окно спальни, где и обвился вокруг ног мистера Леверетта. Смерть наступила мгновенно.
Однако эту версию можно было принять лишь с очень большой натяжкой, так как она не давала объяснения некоторым второстепенным, но весьма подозрительным фактам. Например, тому, что сорванный провод не просто влетел в окно спальни, но потом каким-то образом попал из спальни в гостиную, где и настиг свою жертву. А также тому, что вокруг правой руки Леверетта, словно лишая его возможности спастись бегством, змейкой вился черный телефонный шнур.
Крупинка Темного Царства
[27] ПовестьГлава 1
В голове у него была трещина – вот и залетела туда крупинка Темного Царства, да и задавила его до смерти.
Редьярд Киплинг. Рикша-призрак
Старомодный, с приплюснутым носом черный «фольксваген» с водителем и еще двумя пассажирами помимо меня с натужным гудением влезал на перевал хребта Санта-Моника, вплотную огибая приземистые, густо поросшие кустарником вершины с причудливо обветренными каменными выступами, похожие на какие-то первобытные изваяния или на мифических чудищ в плащах с капюшонами.
Мы ехали с опущенным верхом и достаточно медленно, чтобы ухватить взглядом то стремительно удирающую ящерицу, то здоровенного кузнечика, размашистым скачком перепрыгивающего из-под колес на серый раскрошенный камень. Раз какой-то косматый серый кот, которого Вики, в дурашливом испуге стиснув мою руку, упорно именовала барсом, мелкой рысью пересек узкую дорогу прямо перед нами и скрылся в сухом душистом подлеске. Местность вокруг представляла собой огромный потенциальный костер, и напоминать о запрете на курение никому из нас не приходилось.
День был кристально ясный, с плотными облачками, которые четко вырисовывались в головокружительной перевернутой глубине синего неба. Солнце между облаками было ослепительно-ярким. Уже не раз, когда мы, взлетая на крутую горушку, нацеливались прямо на этот низко повисший над далеким горизонтом раскаленный шар, я чувствовал жалящие уколы его лучей, после чего страдал от черных пятен, которые потом еще с минуту плавали у меня перед глазами. Солнечных очков, конечно, никто не захватил.
Свернув с автомагистрали, ведущей вдоль тихоокеанского побережья, мы разминулись лишь с двумя автомобилями и заметили только с полдюжины домиков и жилых вагончиков – поразительное безлюдье, особенно если учесть, что Лос-Анджелес остался от силы в часе езды позади. Это безлюдье уже отделило нас с Вики друг от друга своими молчаливыми намеками на тайны и откровения, но еще не успело сблизить опять – по той причине, что было в чем-то и жутковатым.
Франц Кинцман, сидящий на переднем сиденье справа, и его сосед, который вызвался порулить на этом довольно непростом отрезке дороги (мистер то ли Мортон, то ли Морган, то ли Мортенсон, я как следует не запомнил), находились, похоже, под несколько меньшим впечатлением от окружающего пейзажа, чего и следовало ожидать, поскольку обоим он был куда более знаком, чем нам с Вики. Хотя, честно говоря, трудновато было определить их реакцию исключительно по виду коротко стриженного седого затылка Франца или выцветшей парусиновой шляпы мистера М., которую тот нахлобучил пониже, чтобы прикрыть глаза от солнца.
Мы как раз миновали ту точку дороги Малого Платанового каньона, откуда все острова Санта-Барбары – Анакапа, Санта-Круз, Санта-Роза, даже далекий Сан-Мигуэль – виднеются на горизонте, будто старинный парусник из серо-синеватых, слегка зернистых облаков, застывший на поверхности бледно-голубого океана, когда я, безо всякой особо глубокой причины, вдруг вслух высказал то, что в тот момент пришло мне в голову:
– Сомневаюсь, что в наши дни можно написать истинно берущий за душу рассказ про сверхъестественные ужасы – или, в том же смысле, испытать настоящий, глубокий, переворачивающий всю твою сущность сверхъестественный страх.
