В пол-одиннадцатого она отложила книгу, поднялась наверх, приняла ванну, спустилась на кухню, подогрела молоко, выпила его и отправилась в постель.
Она лежала на спине без движения, распахнув глаза и почти ни о чем не думая. Время от времени по потолку пробегали лучи света от проезжавших машин. Очень редко, поскольку стояла безветренная ночь, за окном шептали листья. И ей казалось, что на остаток жизни это состояние, похожее на транс, заменит ей сон.
Наверное, было уже около трех, когда внизу заскрежетал ключ. Кэтрин не шевельнулась. Слушала: вот открылась и закрылась дверь, потом на лестнице раздались осторожные шаги. Темная фигура помедлила у приоткрытой двери в спальню, прошла дальше. Щелкнул выключатель, на площадку упал тусклый свет. Чуть позже зажурчала льющаяся вода.
Кэтрин тихо встала и выглянула на площадку. Дверь в ванную была приотворена. Дон стоял перед раковиной, держа что-то, завернутое в газеты. Кэтрин увидела, как он разворачивает бумагу, увидела, как сверкнул принесенный им предмет – длинный охотничий нож.
Быстро оглядев, Дон положил нож на газеты.
Потом снял пиджак, осмотрел и его, уделяя особое внимание рукавам. Нахмурился, намылил тряпку и протер обшлага. Таким же образом обследовал брюки и рубашку.
Снял туфли, тщательно протер их тряпкой, не обойдя вниманием и подошвы.
Осмотрел ладони и обнаженные предплечья дюйм за дюймом. Потом критически изучил в зеркале лицо, поворачивая голову так и эдак.
Кэтрин пошатнулась. Ударилась запястьем о стену. Муж резко обернулся, напряженный, в состоянии боевой готовности. Она двинулась к нему короткими, неуверенными шагами.
– Дон, – выдохнула она, – что ты натворил?
На его лице отражалась крайняя усталость и апатия. Он заморгал.
– Я сделал то, чего ты от меня хотела, – ответил Дон глухо, не глядя на нее. – Избавился от Вензела. Больше он никогда тебя не побеспокоит.
Она лишь хватала ртом воздух:
– Нет! Нет!
Дон протянул к ней руку.
– Дейв Вензел мертв, Кэтрин, – проговорил он очень отчетливо. – Я покончил в Дейвом Вензелом навсегда. Ты понимаешь меня, Кэтрин?
Пока он произносил эти слова, безумная усталость, казалось, уплывала из его глаз, а на смену приходили ясность и уравновешенность, каких Кэтрин не видела в муже много недель. Чем-то это было похоже на сеанс экзорцизма.
Но Кэтрин уже не просто смотрела Дону в глаза. Эта кристальная ясность, возникшая между ними, проникла в ее мозг, и она задумалась.
«Кто такой Дейв Вензел? В тот первый раз я не слышала звонка в дверь. Его и не было. Дон-младший не видел, как Вензел уходил, а мисс Коршак не видела, как он пришел. Карлтон Хейр никогда его не видел. Я не видела даже его тени, не слышала его голоса. Дон разбил окно стулом. А нож… чист.
Не было никакого Дейва Вензела! Моего мужа преследовал воображаемый человек, и теперь он изгнан с помощью воображаемого убийства».
– Дейв Вензел мертв, – повторил Дон. – Он должен был умереть, другого выхода не было. Ты будешь звонить в полицию?
Она медленно покачала головой.
– Хорошо, – проговорил он. – Значит, мне осталось сказать только одно, Кэтрин. Никогда не спрашивай меня о нем, не спрашивай, кем он был и как умер. Мы больше ни разу о нем не заговорим.
Она снова медленно кивнула.
– А теперь, – заключил он, – пойду-ка я спать. Очень устал, знаешь ли.
И двинулся в сторону спальни.
– Подожди, Дон, – произнесла она неуверенно. – Дети…
Он обернулся у двери в спальню и закончил фразу, сонно улыбаясь:
– …у тети Марты. Неужели ты думаешь, что я об этом забыл?
Она покачала головой и с улыбкой пошла к мужу, радуясь настоящему и заталкивая вглубь тысячи вопросов, которые она никогда не сможет ему задать.
Полночь по часам Морфи
[50] РассказБыть чемпионом мира по шахматам (не важно, коронованным или нет) – это выматывает, бесит и сводит с ума почище, пожалуй, чем должность президента Соединенных Штатов Америки. Вот у всех у нас перед глазами отличный образчик. Добрых десять лет нынешний чемпион считался величайшим шахматистом в истории, но за этот срок он натворил столько всего, достойного суровейшей критики и даже убийственного для собственной карьеры! Отказывался участвовать в престижных турнирах, прекращал играть по смехотворным причинам, занимая лидирующую позицию, искренне полагал, что весь мир строит против него козни. В силу этих причин многие опытные специалисты поспешили вычеркнуть его из числа претендентов на высочайший титул. Даже наиболее преданные сторонники терзались сомнениями – до тех пор, пока он не заставил умолкнуть врагов и не восхитил друзей, одержав убедительную победу в важнейшем матче на фантастическом полярном острове.
* * *
Даже второразрядным игрокам, отравленным мечтой о шахматной короне, какой бы призрачной та ни была, свойственно испытывать подобное зубодробительное напряжение, порой в крайне необычных, чтобы не сказать сверхъестественных, обстоятельствах…
Стирф Риттер-Ребил предавался одному из своих многочисленных творческих развлечений – гулял наобум по горячо любимому центру Сан-Франциско с его головокружительно крутыми улочками и скрытыми от чужих глаз тесными двориками и узкими аллеями, с вечным калейдоскопом магазинных и ресторанных витрин – по тем местам, где редкие старожилы смотрятся как ориентиры. Взгляд иногда отвлекали смуглые и черные лица, попадавшиеся среди белых лиц. А машин вокруг было столько, что их потоки то и дело угрожали выплеснуться на тротуары.
Небо над головой было беззаботного серебристого оттенка. Почему-то думалось о роскошной шубе дорогой блудницы, под которой прячется то ли вызывающий наряд, то ли вовсе нагота. Откуда-то ползли завихрения тумана, облюбовавшие побережье. Повсюду, куда ни посмотри, банкиры и хиппи, торговцы и служащие корпораций, фрики всех мастей, попрошайки и спортсмены, убийцы и святые (во всяком случае, таковыми их рисовало вольное воображение Риттера). А еще город изобиловал сногсшибательными красотками в самых разнообразных упаковках. Надо сказать, красивые девушки – это лучшая приправа для любого людского рагу, в котором вполне могли обнаружиться, например, марсиане или путешественники во времени.
Прогулка Риттера постепенно становилась все более сновидческой, непредсказуемой, подвластной сиюминутным причудам; ее наполняло неизбывное предвкушение восторга, новизны, тайны; она была напоена искристой эротикой приключений, которые поджидали прямо здесь, за ближайшим углом.
Он часто думал о себе в третьем лице и именовал себя Риттером, поскольку время от времени ввязывался в шахматные баталии и превращался спорадически в спораду посреди спорад. С немецкого слово «риттер» переводится как «рыцарь», в шахматах рыцарем выступает конь, но коня немцы риттером не называют; у них имеется словечко «шпрингер», «прыгун», потому что эта фигура способна ходить загогулиной; не правда ли, отличная неистощимая тема для филологических, исторических и социально-антропологических исследований? Еще Риттер страстно изучал историю шахмат, как подлинную, так и анекдотическую.
