Ночной туман прилипал снаружи к оконному стеклу, то и дело сыпал мелкий дождик. Сан-Франциско во многом схож с Лондоном, здесь проживал местный великий сыщик. Одним из увлечений Дэшила Хэммета были шахматы, пусть даже его герой Спейд ни разу, судя по книгам, к ним не прикасался.
Риттер поглядывал на часы Морфи, теперь лежавшие на шахматном столике, с которого убрали все лишнее. В окошечке вновь появились буквы «А. M.». Белый ферзь, отливая рубином, сдвинулся за сверкавшего черного короля – пять минут первого ночи, доктор. Ведьминская пора, как сказали бы те, кто подвержен суевериям.
Спать, Ватсон, спать! Завтра нам предстоит множество дел, да и сегодня ночью тоже, как ни парадоксально!
Если говорить серьезно, Риттер обрадовался, когда золотистое свечение вокруг циферблата погасло (хотя тиканье не смолкало). Он завернулся в одеяло и приготовился к привычной процедуре. Шахматная доска вспыхнула перед мысленным взором, и он начал играть. Прежде всего сыграл заново все свои лучшие партии – таких было немного – и обнаружил варианты, которых попросту не замечал ранее. Потом взялся за любимые партии из истории шахмат, от поединков Макдоннелла и Лабурдонне до схваток Фишера со Спасским, не забыл матч Стейница с Цукертортом и сражение Алехина с Боголюбовым
[58]. Все эти партии внезапно исполнились глубокого смысла благодаря мысленной шахматной доске. Наконец он снова раздвоил сознание и устроил матч вслепую против восьмерых противников, играя черными. Вопреки собственным ожиданиям, черные взяли верх – три победы, два поражения и три ничьих.
Правда, ночь изобиловала не только творчеством и поистине заразительным восторгом. Дважды воцарялась призрачная тишина, которую лишь усугубляло тиканье часов в темной комнате, и дважды же ощущалось присутствие льва-людоеда, отчего волосы вставали дыбом. Возникли сызнова человекоподобные очертания за другим концом доски. Этот фантом не желал исчезать; хуже того, к нему присоединились два других – один приземистый и слегка горбатый, второй высокий, коренастый и суетливый. Эти трое незваных гостей все сильнее тревожили Риттера. Кто они такие? А вон там не проявляется ли четвертая тень? Он припомнил стройного неуловимого юнца в зале «Римини». Нет ли тут какой-либо связи?
Все перечисленное беспокоило, а пуще того отравляла ум назойливая мысль, что его рассудок распадается на кусочки под влиянием пулеметного образа мышления, что он уже перенесся по неким шахматным каналам с одной шахматной планеты на другую, в отдаленный уголок Вселенной.
Риттер облегченно вздохнул, когда, ближе к завершению партии против себя, его рассудок начал меркнуть. Последним, что запомнилось перед сном, была попытка придумать правила для игры на круглой доске, как на циферблате. Кажется, это удалось совершить, но затем сознание наконец-то рухнуло в пучину сновидений.
Утром Риттер проснулся мрачным и взволнованным – а то ли три, то ли четыре призрачные фигуры все маячили возле кушетки, мерцая стробоскопически в такт ритму, который отбивали часы Морфи. Чашка кофе лишь усилила снедавшую его нервозность. Он быстро оделся, сунул часы Морфи на цепочке в карман, прихватил серебряную пешку и вышел из дома, намереваясь отыскать лавку, в которой приобрел эти предметы.
Он обыскал вдоль и поперек улицы Монтгомери, Кирни, Грант, Стоктон, Клэй, Сакраменто, Калифорния, Пайн, Буш и все прочие в окрестностях. В конце концов наткнулся на пыльную витрину, в точности похожую, как он уверил себя, на ту, в которой позавчера углядел фигурку варвара.
Вот только эта витрина пустовала, как и сама лавка, где подметал пол высокий и гибкий негр с пышной африканской прической.
Риттер затеял разговор с уборщиком, постепенно завоевал его доверие и выяснил, что видит перед собой одного из трех совладельцев нового магазина, где будут торговать товарами исключительно для черных.
Когда негр приволок громадное ведро с теплой водой и швабру с длинной ручкой, чтобы смыть с витрины пыльную патину, по которой Риттер и опознал нужную лавку, он вдруг разоткровенничался.
– Ну да, тут раньше торчал какой-то чокнутый старикан, продавал всякие поделки, в основном хлам и мусор, почти ничего полезного. Позавчера он спешно загрузил все свое добро в два больших грузовика, а я на него наседал и поторапливал, ведь он должен был съехать еще раньше.
Занятный типчик, скажу я вам, – продолжал чернокожий с ухмылкой, смывая с витрины целые полуострова и архипелаги пыли. – Попросил меня погодить и, зуб даю, свернул за угол и встал там на голову! Взял и встал, прямо вот так! Я уж решил, что его удар хватит, но через три минуты – я засекал по часам – он ловко вскочил, будто молодой, и давай паковаться вдвое шустрее прежнего, совсем грузчиков загонял. Честно, так и было.
Риттер ушел, не проронив ни слова. Он получил последнюю подсказку относительно личности старого прибалта и той четвертой, пока не проявленной фигуры, что присутствовала за мысленной шахматной доской.
Привычка вставать на голову, приговаривая: «Разве вам не любопытно», – да это же вылитый Арон Нимцович, самая эксцентричная из мировых шахматных величин, отец шахматного гипермодернизма и самый опасный, но неудачливый оппонент Алехина. Старый прибалт и выглядел как пожилой Нимцович, потому-то его лицо и показалось Риттеру знакомым. Ну да, считается, что Нимцович умер в 1930-х в родной Риге
[59], но что такое жизнь и смерть для сил, с которыми выпало ныне столкнуться Риттеру?
Ему вдруг почудилось, что четыре бесплотные фигуры принялись бесцеремонно трясти его прямо посреди толп Чайна-тауна, а за людским гомоном отчетливо слышится тиканье часов Морфи в кармане.
Риттер бросился в кафе отеля «Сент-Фрэнсис», жадно выпил несколько чашек кофе и съел два яйца бенедикт, а шахматная доска в его сознании то появлялась, то пропадала, будто мигал фонарик. Он было подумал, не выкинуть ли часы Морфи в залив, чтобы сорвать пелену наваждения, которая грозила уничтожить ощущение реальности.
Но с приближением вечера желание сыграть в шахматы сделалось непреодолимым, и Риттер опять направился в «Римини».
* * *
Распутин и Царица были на месте, как и Мартинес. К ним присоединился седовласый величавый старик, которого Мартинес представил как южноамериканского гроссмейстера Понтебельо и намекнул, что тот не прочь сразиться с Риттером.
Доска засияла, когда на нее наложилась ментальная проекция; появились призрачные фигуры, и Риттер расправился с южноамериканцем в два счета.
