– Джефф Уинтерс, – произнес коп таким тоном, словно подтверждал установленный факт.
Мелькнула вдруг мысль, что эти узкобедрые юнцы кажутся куда толще, чем они есть на самом деле, благодаря блестящим черным кобурам и прочему снаряжению.
– Офицер Харт! – встревоженно окликнула Марсия.
Второй коп на мгновение покосился на нее, а первый продолжил:
– Ваша соседка мисс Эверли утверждает, что ночью передала вам перчатку.
Он шагнул вперед, нарушая мое личное пространство (по-моему, так говорят?), а я инстинктивно попятился.
– Нам нужна перчатка. – Коп продолжал надвигаться на меня, а я продолжал отступать.
Я замешкался с ответом. Что им сказать? Что перчатка меня сперва напугала, а потом пропала неизвестно куда?
Офицер Харт присоединился к своему товарищу. За ними попер Мистер Забота, остановившийся на пороге. Марсия держалась позади всех и явно чего-то боялась. Офицер Харт повернулся, собираясь, должно быть, прогнать Мистера Заботу, но тут офицер Холстед (я запомнил его имя из рассказа Марсии) спросил:
– Надеюсь, перчатка у вас? Мисс Эверли утверждает, что отдала ее вам.
Я покачал головой, затем кивнул, словно изображая растерянность. Офицер придвинулся ближе и нетерпеливо воскликнул:
– Ну, так где же она?!
Мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. В это мгновение я увидел: на верхнем углу платяного шкафа, что стоит наискосок через комнату и чьи очертания заслоняет от меня массивная фигура полицейского, болтается треклятая перчатка – свесив вниз пальцы.
Я замер. Могу поклясться: обыскивая квартиру, я несколько раз осматривал шкаф – и на нем ничего не было. Но вот она, гадина, словно перелетела туда или была заброшена мною, когда я повторно смахивал с шеи невидимую тварь.
Офицер Холстед, похоже, неверно истолковал ужас в моем взгляде. Он наклонился ко мне и хрипло произнес:
– Ваш сосед мистер Энгус говорит, что это ваша перчатка, что он видел на вас такие перчатки позапрошлым вечером. Это правда?
Я ничего не ответил, ибо в этот миг перчатка соскользнула со своего насеста на шкафу и плюхнулась прямиком на шею Мистера Заботы (то есть Энгуса), рядышком с шеей. Точь-в-точь как рука полицейского, который тебя арестовывает.
Должно быть, Мистер Забота ощутил прикосновение и захотел посмотреть. Движением головы он зажал перчатку между подбородком и ключицей… или (как почудилось мне) перчатка сама вцепилась ему в плечо и шею и не желала отрываться, вопреки его отчаянным попыткам, которые сопровождались истошными воплями:
– Это не мое! Не мое!
Когда он на секунду разжал пальцы, перчатка свалилась на пол.
Мистер Забота затравленно огляделся, заметил проблеск понимания на лицах полисменов – и с громким всхлипом выхватил из-под одежды длинный нож.
К моему собственному изумлению, я сделал было шажок в его сторону, но офицер Харт избавил всех нас от необходимости ловить злодея: облапил его по-медвежьи и перехватил запястье руки, что держала нож.
Я прошмыгнул мимо этой парочки (хорошо помню, что постарался не наступить на перчатку) и успел вовремя подхватить Марсию, которая побледнела, зажмурилась и обмякла в обмороке.
Послышался лязг упавшего ножа. Я обнял Марсию, и она сразу пришла в себя; вдвоем мы наблюдали, как мистер Энгус словно скукоживается в медвежьей хватке офицера Харта, как его лицо сереет под цвет перчатке.
Вот и все. В квартире Энгуса Копы нашли вторую перчатку и длинный серебристый парик в запертом ящике. Марсия продолжала бояться (или притворялась, что боится) достаточно долго, для того чтобы наше знакомство переросло в прочные отношения.
Офицер (ныне детектив) Харт сообщил нам, что мистера Энгуса поместили в лечебницу для душевнобольных преступников; он ведет себя образцово, сделался крайне набожным и никогда не улыбается. А перчатку сам Харт поместил в нечто вроде музея при полицейском участке, откуда ей ни за что не выбраться по собственной воле (если она вообще на это способна).
Вот что любопытно, кстати. Перчатки эти принадлежали отцу мистера Энгуса, давно покойному, который был судьей.
Глубинный ужас
[62] РассказПомнить о тебе?
Да, бедный дух, пока есть память в шаре
Разбитом этом
[63].
Нижеприведенная рукопись обнаружена в медном, с мельхиором ларце, покрытом прихотливой чеканкой уникальной современной работы, что был приобретен на аукционе невостребованной собственности, переданной полицией государству по истечении положенного срока, в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния. В ларце с рукописью нашлись также два тонких сборника стихов: «Азатот и прочие ужасы» за авторством Эдуарда Пикмена Дерби («Оникс сфинкс пресс», Аркхем, Массачусетс) и «Хозяин туннелей» Георга Рейтера Фишера («Птолеми пресс», Голливуд, Калифорния). Записи были сделаны рукой второго из поэтов, если не считать двух писем и телеграммы, вложенных между листами. Ларец и его содержимое поступили в ведение полиции 16 марта 1937 года, по обнаружении изувеченного трупа Фишера рядом с его обрушенным кирпичным домом на Стервятниковом Насесте при довольно жутких обстоятельствах.
Сегодня бесполезно искать на карте района Голливудских холмов населенный пункт под названием Стервятниковый Насест, который и городом-то не считался. Вскорости после изложенных здесь событий его название (и без того давно раскритикованное) было изменено благоразумными агентами по продаже недвижимости на Райский Гребень, а само поселение в свой черед поглотил город Лос-Анджелес – событие в тамошних краях не то чтобы уникальное. Точно так же, после небезызвестных скандалов, о которых лучше бы и не вспоминать, название Раннимид
[64] было изменено на Тарзану
[65] – в честь главного литературного шедевра самого знаменитого и безупречного из тамошних жителей.
Магнитооптический метод, о котором пойдет здесь речь и «посредством которого уже обнаружены два новых элемента», – не обман и не вымысел, а технический прием, весьма популярный в 1930-х годах (хотя с тех пор и дискредитированный). Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в любую таблицу химических элементов того времени или в словарные статьи «алабамин» и «виргиний» в «Новом международном словаре» Уэбстера (второе, полное издание). Разумеется, в современных таблицах они отсутствуют. «Безвестный строитель Саймон Родиа», с которым общался отец Фишера, – это не кто иной, как всеми чтимый народный архитектор (ныне покойный), создатель непревзойденно прекрасных башен Уоттса
[66].
