В темной гостиной портрет Хелен Хостелфорд Крюгер кисти Эстебана Бернадорра был слабо освещен стоявшей на каминной полке одинокой лампой. Терри медленно приблизилась, заставляя себя успокоиться и не выплескивать на окружение рвавшийся наружу гнев. Ей почудилось, что лицо на портрете кривится в издевательской ухмылке. Она подметила кое-что, чего раньше не замечала: суженные глаза Хелен напоминали черные провалы, которые то проявлялись, то пропадали, словно это был не портрет, а ведьминская маска, розовая с зеленоватым отливом, дожидавшаяся, когда ее наденут, – и тогда в глазницах блеснут глаза, а во рту, быть может, вырастут зубы.
Смерив портрет свирепым продолжительным взглядом, пока гром приглушенно грохотал над домом, Терри – сердце колотилось, кулаки сжимались и разжимались сами собой – слегка остыла. Выключила лампу в ее молочно-белом абажуре (если молоко, то точно отравленное!), злобно процедила: «Хлоп-пя!», словно выплюнув проклятие, и поспешила наверх.
В коридоре она снова столкнулась с Кассиусом, выходившим из спальни – из спальни Вольфа, как он сам сказал. Терри окинула свекра уничтожающим взглядом, но тот, возбужденный на вид и чем-то озабоченный, проигнорировал ее раздражение.
Томми лежал посередине родительской кровати, а Вольф сидел рядом с сыном.
– Он проведет остаток ночи у нас, да, Терри? Семья снова вместе.
– Отлично! – Терри усилием воли заставила себя улыбнуться.
– Я уже разрешил, а он согласился, – продолжал Вольф, – так что твое слово все равно ничего не решает.
– Но хорошо, что ты пришла, мама, – уверил Томми, чуточку приподнявшись.
Терри упала на постель рядом с сыном.
– Да, хорошо, что я пришла. – Она обняла Томми и крепко поцеловала. Потом повернулась к Вольфу. – Я выключила тот светильник.
Личико Томми исказила гримаса, а Вольф уточнил:
– Ты про светильник в спальне Томми? Хорошая идея. Мы тут немножко поболтали, пока тебя не было, о призраках и всяких видениях, о грозе, летающих кочанах и прочих разных разностях. Ты вот знала, что, если море вскипятить, будет большая рыбная похлебка?
– А если свинкам приделать крылья, – Томми чуть оживился, самую малость, – то получатся космические свинки.
– Кстати, – добавил Вольф, – мы заодно выяснили, почему вообще ночник горел. Никакой мистики. Отец проходил мимо комнаты Томми, увидел, что там темно, и, не ведая, что наш малыш Том теперь спит без света…
– Так и знала, что без твоего отца не обошлось! – процедила Терри, но быстро спохватилась и взяла себя в руки.
– Он осторожно прокрался в комнату, не разбудив Томми, и включил ночник. – Вольф пристально посмотрел на Терри. – Загадка решена, верно? – Он встал. – Пойду взгляну, как там буря, успела ли что-нибудь натворить. Я рассказывал Томми, что такие бури здесь редкость, обычно они гораздо слабее. Терри, пока меня нет, поведай-ка нашему сыну о чудесах Среднего Запада – там ведь бывают ураганы, по сравнению с которыми это легкий ветерок. Я скоро вернусь.
Проходя мимо спальни Томми, он уловил запах табачного дыма.
* * *
Кассиус стоял на коленях, спиной к двери. Вот он сунул что-то в карман – что именно, при свете ночника было не разглядеть – и медленно поднялся. Профессор выглядел утомленным и растерянным. Он начал было объяснять, но Вольф коротким кивком указал на коридор – дескать, нас могут услышать – и жестом предложил отцу спуститься в гостиную.
Эта короткая пауза позволила старику собраться с мыслями и немного приободриться. В гостиной, когда они уселись друг напротив друга, Кассиус начал так:
– Я менял абажур на лампе, вместо того, который напугал Томми, ставил белый из-под портрета Хелен. – Он показал на картину-маску, теперь погруженную в сумрак. – Подумал, что не стоит давать кошмарам хотя бы малейший повод вернуться. Но послушай меня, Вольф. – Его голос обрел силу. – На самом деле я собирался признаться, что лгал тебе, и неоднократно. Во всяком случае, кое-что скрывал, потому что считал не важным, и мне казалось, так будет лучше. Ну, убеждал себя, что действую из лучших побуждений.
Вольф кивнул, не проронив ни слова, и посмотрел на отца с подозрением.
– Самая невинная ложь заключается в том, что я будто бы редко вижу сны, что сон с Эстебаном был чем-то особенным. Сказать по правде, последние полгода меня мучают кошмары, Хелен восстает из мертвых и повсюду за мной ходит… А хуже всего те сны – зеленые сны, как я их называю, – в которых ее лицо сползает с портрета и принимается летать вокруг меня, шепчет и жалуется на судьбу… Ни дать ни взять черепа с зелеными огоньками вместо глаз, которые снились мне в детстве. Грозит задушить меня…
Естественным образом эти сновидения подводят нас к более серьезному из моих прегрешений. Позволь напомнить, что я не лгал в открытую, а просто кое-что скрывал. С самой кончины Хелен меня преследует страх, что в пьяном угаре я мог сыграть в ее смерти куда более активную роль, чем сыграл, не очнувшись вовремя и не доставив ее в больницу.
Порой этот страх почти полностью исчезает, но я понимаю, что совсем он не исчезнет никогда, а порой он становится неотвратимым, как смертный приговор. Это ощущение одолевает меня все чаще с тех пор, как начались зеленые сны. Меня снедает подозрение, что где-то глубоко в моем сознании или в подсознании спрятана реальная картина случившегося, что до нее можно добраться, рассеяв алкогольную пелену, быть может, через одиночество, лишения и страдания, быть может, через наркотики или сильные таблетки, быть может, через психоанализ и прочие техники расширения сознания… Или достаточно просто наслать мои сны и кошмары на другого, чтобы он попытался в них разобраться… Вольф, сегодня вечером до меня вдруг дошло, что я, сам того не понимая, попытался проделать это с Томми – с вами всеми, но с Томми в особенности, использовать его как подопытного кролика. Потому-то я и ходил такой задумчивый.
К этому моменту и Вольф собрался с мыслями, справился с обуревавшими его чувствами, подавил гнев на отца, подвергшего Томми опасности случайно или все-таки почти преднамеренно. Его нисколько не огорчил приступ кашля, в котором Кассиус зашелся, закурив очередную сигарету. Зато было время принять некоторые решения, и он твердо знал, что Терри его поддержит.
– Думаю, о ночнике можно забыть, – сказал он. – Эту ночь Томми проспит у нас. А утром мы соберемся и уедем, не важно, будет дождь или нет. Если будет, кстати, тебе тоже лучше уехать. Я рад, что мы тебя навестили, здесь было по-настоящему хорошо, но, похоже, не стоило так затягивать с отъездом. Что касается твоих снов, переживаний и страданий, откуда мне-то знать? – Он на мгновение сорвался, и в голосе проскользнула нотка раздражения. – В конце концов, это ты у нас психолог! В сегодняшнем испуге Томми хватает и забавного, и странного, но я не вижу смысла это подробно обсуждать. Не прямо сейчас.
Прежде чем Кассиус успел ответить, зазвонил телефон. Это была Тилли – с вестями для Кассиуса и для Вольфа. По ее словам, власти начали оповещать население нескольких районов, в том числе долины Гудленд, о необходимости подготовиться к эвакуации, если погода продолжит портиться и если поступит соответствующее указание. «Вам еще не звонили, нет? Ладно, имейте в виду, что всех вас, не только Кассиуса, – она особо это уточнила, – я буду рада видеть у себя. Мой дом стоит крепко, хотя на кухне крыша протекла, а гараж слегка подтопило».
