Я прекрасно понимал, что должен взять себя в руки. Я беспрестанно перечислял в голове вполне очевидные и логичные причины своего настроения и этих нервирующих снов. Я устал и неважно себя чувствовал. Я двое суток не имел возможности как следует выспаться. Я находился в совершенно чужом городе. Я ночевал в комнате дяди, которого никогда не видел, или, по крайней мере, не помню, чтоб видел, и который три недели как умер. Меня окружали вещи этого человека, аура его привычек. Я начитался газетных заметок про довольно отвратительные убийства. Причин вполне достаточно, удивляться нечему!
Если бы я только мог избавиться от убеждения, будто кто-то пытается меня подловить! Да на что я кому-то сдался? Денег у меня не было. Я был приезжий. Если бы я только мог избавиться от ощущения, будто мой умерший дядя пытается сказать мне что-то, старается понудить на что-то!
Я прекратил расхаживать взад и вперед. Мой взгляд остановился на крышке стола, потертой и покрытой множеством царапин, но ярко блестевшей под лампой. Стол оказался не совсем голым. Вырезки я все до одной убрал, но у одного из углов лежал клочок бумаги, который уже попадался мне ранее вечером. Я опять взял его в руки и прочитал нацарапанный карандашом адрес: 2318, Роби-стрит.
Странное чувство, охватившее меня, могу описать лишь так, будто я вновь с головой окунулся в атмосферу своих снов. Во сне даже самые обыденные вещи могут вдруг обрести необъяснимо тревожный смысл. То же самое было и с тем клочком бумаги. Я не имел ни малейшего представления, что означает этот адрес, и все же он маячил передо мной, будто приговор судьбы, будто некая тайна, слишком ужасная, что ее можно было открыть. Единственным судорожным движением пальцев я смял его в комок, бросил на пол и тяжело опустился на краешек кровати. Боже упаси, если я и дальше буду реагировать на вещи схожим образом. Наверное, с чего-то подобного и начинают сходить с ума.
Постепенно сердце у меня стало биться пореже, а в голове слегка прояснилось. Необъяснимый ужас отступил, но я сознавал, что он в любой момент может вернуться. Единственным разумным решением было бы попытаться заснуть, пока это не случилось, и надеяться на лучшее.
И вновь, едва оказавшись в постели, я почувствовал на себе давление и присутствие комнаты. Вновь увидел вокруг себя весь город. Испытал замирающее ощущение полета над чуждыми пространствами погруженных во тьму зданий, будто разом рухнули стены.
А потом вернулся сон. Я как бы стоял на перекрестке двух улиц. Справа от меня громоздились высокие строения со множеством окон, ни в одном из которых не было света. Слева текла широкая безобразная река. В ее маслянистой, медленно ползущей поверхности тускло отражались уличные фонари на противоположном берегу. Я мог различить очертания пришвартованной к нему баржи. Одна из улиц шла вдоль реки и чуть дальше ныряла под пандус моста, сделанного из огромных стальных балок. Под мостом царила кромешная тьма. Другая улица отходила от нее под прямым углом. Тротуар был густо усеян старыми газетами, которые нанес туда порывистый ветер. Я не слышал, как они шуршат, кружась и перелетая с места на место, и точно так же не чувствовал химического зловония, которое, как я точно знал, должна была источать река. Тошнотворный ужас буквально нависал над всей этой сценой.
По боковой улице приближался невысокий старичок. Я знал, что должен окликнуть его, предупредить, но был совершенно бессилен. Он нерешительно оглядывался, но, по-моему, не замечал ни меня, ни кого-то другого. В руке он нес портфель и смахивал обрывки газет с тротуара перед собой тросточкой с серебряным набалдашником. Когда он дошел до перекрестка, откуда-то у меня из-за спины выступил еще чей-то силуэт. Силуэт был темный и неотчетливый. Лица я разглядеть не сумел. Оно было словно спрятано в тени. Испуганный, опасливый поначалу взгляд старичка сменился выражением неподдельного облегчения. Он вроде задавал какие-то вопросы, а другой, темный силуэт что-то ему отвечал, но голосов их я не слышал.
Темная фигура указала рукой в тот конец улицы, который уходил под мост. Ее собеседник улыбнулся и кивнул. Ужас и испуг сжали меня, будто тисками. Я напрягал всю свою силу воли, но не мог ни говорить, ни подойти ближе. Оба силуэта медленно двинулись бок о бок вдоль берега реки. Я словно застыл, не в силах двинуться. Наконец они скрылись в темноте под мостом.
Наступило долгое ожидание. Потом темная фигура показалась одна. Похоже, она увидела меня и двинулась в мою сторону. Ужас сковал меня, и я весь напрягся, неистово пытаясь освободиться от чар, что удерживали меня на месте.
И тут внезапно я оказался на свободе. Я словно взмыл ввысь с совершенно фантастической быстротой. В мгновение ока я вознесся так высоко над городом, что шахматные клетки кварталов казались картой, на которую смотришь сквозь закопченное стекло. Река отсюда гляделась лишь свинцово отблескивающей прожилкой. С одной стороны я видел тонкие трубы, изрыгающие призрачное пламя, – заводы, работающие в ночную смену. Мной овладело чувство ужасающего, отчаянного одиночества. Я уже позабыл сцену, свидетелем которой только что стал на берегу реки. Единственным моим желанием было вырваться из бесконечной пустоты, в которой я оказался. Вырваться и отыскать какое-нибудь безопасное место.
С этого момента сон стал одновременно и более и менее реалистичным. Менее – из-за совершенно невероятного парения и стремительных бросков в пространстве и ощущения бестелесности. Более реалистичным – потому что я прекрасно сознавал, где я, и хотел вернуться в комнату дяди, где лежало мое спящее тело.
Я камнем повалился вниз, пока не очутился всего в какой-то сотне футов над городом. Тут падение прекратилось, и я стремительно заскользил над протянувшимся на многие мили покрывалом городских крыш. Мелькали закопченные трубы и причудливой формы вентиляционные грибки, заляпанный варом рубероид и гофрированная жесть в ржавых дождевых потеках. Более крупные здания – конторы и фабрики – утесами громоздились впереди. Не встретив ни малейшего сопротивления, я пронесся прямо сквозь них, на мгновение выхватывая взглядом паутину стальных балок и громады станков, коридоры и перегородки. Один раз я вроде летел наперегонки с трамваем и перегнал его. В другой – стремительно пересек несколько ярко освещенных улиц, по которым двигалось множество людей и машин. Наконец быстрота полета начала уменьшаться, и я свернул в сторону. Впереди выросла темная стена, приблизилась, поглотила меня, и я оказался в дядиной комнате.
Самая жуткая часть ночного кошмара обычно та, в которой спящему представляется, будто он находится в той самой комнате, где он спит. Он узнает каждый предмет, но все они слегка искажены. Из темных углов выглядывают отвратительные тени. Если он в этот момент вдруг проснется, комната из сна еще некоторое время будет накладывать отпечаток на настоящую. Со мной тогда было то же самое, только вот сон вовсе не собирался кончаться. Я как бы завис под потолком, глядя вниз. Большинство предметов находилось на тех местах, где я их видел в последний раз. Стол, буфет, шкаф, кресло и стул. Но обе двери – чулана и входная – были приоткрыты. И моего тела в кровати не было. Я четко различал смятые простыни, вдавленную подушку, откинутые одеяла. И все же моего тела в кровати не было.
