За дверью, обитой черной кожей, слышались неясные голоса. Мужской голос выговаривал, тонкий женский оправдывался. Федор присел на диванчик, взял с журнального столика красочный постер-рекламку.
Он узнал, что компания «Атлант» является известным генеральным подрядчиком по строительству, архитектурному проектированию, ремонту и дизайну проектов; предлагает полноценную разработку проектов от А до Я; пользуется заслуженной репутацией самой успешной в городе и области и т. д.; подробности изложены на сайте компании, адрес прилагается. Сайт Федор уже видел, и он ему понравился. Жесткий стиль, внушающий доверие, скупые, рубленые фразы и красивые картинки. Отзывы клиентов, положительные в основном, но есть и пара отрицательных, вполне несущественных, впрочем. Тут же фотографии работников компании во главе с шефом, Русланом Бродским, серьезным молодым человеком с приятными чертами.
Дверь резко распахнулась, и из комнаты шефа вылетела молоденькая девушка с заплаканным лицом. Не обратив ни малейшего внимания на Федора, а может, не заметив его, она бросилась к письменному столу, рывком открыла ящик, достала сумочку и стала бросать туда какие-то мелкие блестящие предметы – видимо, косметику. При этом девушка всхлипывала и неразборчиво бормотала. Дверь снова открылась, и на пороге появился Руслан Бродский. Взглянув на девушку, он перевел взгляд на Федора и спросил:
– Вы ко мне? Прошу!
Он пропустил Федора вперед; было слышно, как он обратился к девушке:
– Лена, успокойся. Документы мне нужны через час. Пожалуйста, без опозданий.
Кабинет оказался довольно большим, оставляющим впечатление прозрачности и арктического холода. Большой стеклянный письменный стол с компьютером, ровной кипой бумаг и хромированным кубом, из которого торчали остро заточенные карандаши. Куб стоял углом на квадратной подставке и был скорее предметом интерьера, чем необходимостью. Большое кресло из черной кожи, еще один стол, перпендикулярно письменному, и черные кожаные полукресла числом восемь; на столе пачка уже знакомых Федору постеров с рекламой «Атланта». Все в идеальном порядке, словно расставлено под линейку.
Высокое окно, приспущенные жалюзи, закрывающие солнце, отчего в кабинете было еще холоднее; по правую сторону от письменного стола невысокий шкаф – снова стекло и хром, – полный черных папок на кольцах. В углу черный кожаный диван, такое же кресло и необычной конструкции журнальный столик – прямоугольник тонированного стекла на двух хромированных полусферах.
Четыре картины… скорее зарисовки карандашом, черно-белые городские пейзажи. Ведута. Стена Троицкого монастыря с двумя башнями; центр города, вид сверху; местный драматический театр с колоннами; двадцатиэтажная геометрически расчерченная башня жилого комплекса «Тетрис плаза». Холодно, безлико, стерильно. Что можно сказать о хозяине такого кабинета? Упорядоченный, дисциплинированный, жесткий, холодный педант. Федор невольно усмехнулся, вспомнив заплаканную девушку-секретаршу…
Они сели – Руслан за стол, Федор в полукресло – и посмотрели друг на друга выжидающе. У Бродского была приятная наружность, которая, тем не менее, не располагала к себе: он выглядел слишком серьезным и отстраненным, что должно отпугивать клиентов. А с другой стороны, это, возможно, неплохо, так как говорит об уверенности и о том, что ему необязательно заискивать перед ними, мельтешить и улыбаться. А с третьей – он только что потерял любимого человека…
– Хочу извиниться за ту сцену, – сказал Бродский, скупо улыбнувшись. – Лена у нас новенькая, путается пока. За последние две недели она собиралась увольняться три раза. Что вас интересует? Я вас слушаю.
Это самый сложный момент в презентации Федора, так как никаких полномочий являться непрошеным и расспрашивать у него нет. Как пойдет общение, зависит исключительно от его красноречия и обаяния. На женщин то и другое действует безоговорочно, с мужчинами бывает сложнее.
«Что ты им впариваешь?» – часто спрашивает капитан Астахов. Федор только пожимает плечами. Тут расчет на то, что «клиент» заинтересуется или захочет выговориться. То, что Федор – философ, вызывает любопытство и притупляет бдительность. Но глядя на серьезное лицо Бродского, Федор сомневался, что тому захочется выговориться и существует нечто, способное притупить его бдительность.
– Руслан Николаевич, я не собираюсь строить дом, во всяком случае пока. Я здесь по другому поводу. Позвольте представиться. Меня зовут Федор Алексеев. Я преподаватель кафедры философии нашего педуниверситета. – Он сделал паузу для вопроса Бродского, но тот ею не воспользовался и продолжал смотреть выжидающе. – А также консультант следственного отдела прокуратуры, – продолжил Федор. – Если позволите, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу убийства…
Самое время спросить, какое отношение философия имеет к расследованию убийства – это в лучшем случае, и тут для Федора с его красноречием поле непаханое. В худшем Бродский заявит, что уже обо всем рассказал полиции и добавить ему нечего. Тогда Федору останется лишь встать и откланяться.
Бродский ни о чем не спросил. Он посмотрел на окно, полуприкрытое жалюзи, – в его глазах была тоска. Казалось, он забыл о Федоре. Потом вдруг сказал:
– Спрашивайте. – Нажал кнопку селектора и приказал:
– Лена, кофе, пожалуйста.
– Руслан Николаевич… – начал Федор, но Бродский остановил его жестом: – Руслан. Можно по имени.
– Руслан, что произошло в «Икеара-Регия»? Я уверен, вы пытаетесь найти рациональное объяснение…
– Пытаюсь. Я не знаю, что там произошло. Все нелепо, дико… Мы собирались поужинать в «Английском клубе», я заказал столик. Снежана пошла за шубой в гримерку, я спустился в холл. Она сказала: пять минут. Снежана не такая, как другие, она любила повторять, что точность – это вежливость королей… Через двадцать минут она не вернулась, и я пошел наверх. Следователь спросил, почему я не позвонил. Не знаю, просто пошел. Какая разница?
Бродский говорил монотонно, глядя в стол, казалось, не столько для Федора, сколько для себя, в который раз расставляя все по полочкам. Открылась дверь, и вошла Лена с подносом. Они оба смотрели, как она неловко прошла через кабинет и с видимым облегчением опустила поднос на стол. Повернулась и молча пошла к двери. Они проводили ее взглядами. Дверь с негромким щелчком закрылась. Федор испытывал странное чувство нереальности происходящего.
– Прошу, – сказал Бродский. – Какой есть…
Было непонятно, что значит его фраза: то ли девушка не умеет варить кофе, то ли забыли купить хороший.
– Когда я поднимался, раздался крик. Визг! – Он замолчал, снова уставясь в стол. – Пытаюсь вспомнить, что почувствовал… Я остановился и прислушался. Женщина снова закричала и кричала уже непрерывно. И я понял, что случилось страшное. Есть выражение: сердце ухнуло вниз… Как я добрался до гримерной, не помню. Все бежали и кричали, и я побежал за ними.
Встал на пороге и увидел Снежану. Узнал ее по платью и прическе, потому что… лица не было… одна кровь. На платье, на столике, на полу. Я рванулся… не помню, кажется, схватил ее за плечо. Какой-то толстый тип навалился на меня и скрутил. Женщины кричали… Помню крики: «Может, она еще живая!», «Скорую!», «Полицию!» Меня потом, на допросе, спрашивали про врагов и недоброжелателей… Нет! Никаких врагов, Снежану все любили! От нее шел свет…
