Книга Обещания богов, страница 111. Автор книги Жан-Кристоф Гранже

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Обещания богов»

Cтраница 111

— Zigeuner!

107

Гитлер ненавидел евреев. Но он также не жаловал Zigeuner — цыган. В начале, во времена «Майн кампф», фюрера не слишком интересовали эти кочевники, но с течением лет таборные скитальцы умудрились убедить его, что они представляют собой наихудшую разновидность маргинального, асоциального, дегенеративного этноса. Отныне они являлись объектом особого внимания нацистов, и для новых гонений годился любой предлог.

И теперь команда Totengräber ехала в своем грузовике с платформой, послужившей накануне трупосборником, болтаясь, как мешки с картошкой, в запахах крови и вяленого мяса. К счастью, брезентовый верх был откинут. Потсдам. Михендорф. Зеддинер-Зе. Вскоре они уже двигались по сельской местности, истекающей жарой и солнцем. Пахло скошенным сеном и горелой травой.

Бивен сжался в углу платформы и постарался изгнать из головы все мысли, оставив лишь полную пустоту. Расследование. Работа. Прошлое… Все это должно маячить за границами его сознания. Наполовину задремав, он предпочел бездумно раскачиваться на ухабах в ожидании дальнейшей программы действий.

— Что там у нас сегодня? — все-таки спросил он наконец у соседа.

— Цыгане сваляли дурака.

— То есть?

— Вздумали сопротивляться во время облавы. Эсэсовцы уложили всех мужчин. — Сжав кулак, сосед вытянул указательный палец и оттопырил большой, изображая выстрел. — И никакой пощады!

— Это когда было?

— Вчера.

— И трупы так и пролежали там двадцать четыре часа?

— А чё такого? Они же не сбегут!

Грузовик свернул на грунтовую дорогу. Бивена охватило мрачное предчувствие. На фоне великолепных сельских пейзажей их ждал кошмар. Какая-нибудь старая добрая подлянка в духе СС, мерзкая и порочная.

Они доехали до широкой поляны, окаймленной подлеском. На опушке густого строевого леса раскинулись цветущие кусты, воздух был насыщен ароматами, каждый листочек переполнен соками и самой жизнью. Бивен подумал о пикниках, катании на лодке, послеполуденном отдыхе в купальных костюмах под звуки джаза из граммофона. Как много всего так никогда и не случилось в его жизни, да и сейчас вряд ли значилось в ближайшей повестке дня.

Пока грузовик трясся по рытвинам, едва не переворачиваясь, картина прояснялась. От обугленных кибиток в прозрачный воздух еще поднимался черный дымок. Казалось, на поляне громоздилась огромная куча тряпок, чуть подальше, уже у самого леса — холм коричневой грязи.

Еще несколько метров, и Бивен все разглядел. Груда тряпок на самом деле была пестрым скопищем людей — детей и женщин, которые стояли на коленях, локтем к локтю, и пели, выли, плакали. А холм темной земли оказался нагромождением голых гниющих тел, раздувшихся от жары и осаждаемых со всех сторон тучами мух.

Бивен прищурился и различил даже головы мертвецов, закостеневшие, склоненные, словно впечатанные друг в друга, как в пазле чистого ужаса. Некоторые улыбались, черты других застыли в гримасе из-за вздувшейся плоти и личинок, копошившихся под кожей. Многие были покрыты слоем мух, делавших их кожу еще темнее. Видны были и раны: добротная эсэсовская работа, пуля в висок или в голову, иногда в грудь.

Трагический хор не замолкал, заглушая рычание грузовика, буксовавшего в земле и коровьем навозе. Солдаты, стоя на платформе и держась за ограждение, разглядывали надсаживающих горло женщин.

Их голоса потрясали и в то же время звучали невыносимо. Нечто исторгающее слезы, разрывающее вам сердце и совершенно непонятным образом приносящее облегчение. Хриплые, сдавленные голоса, проникающие в самую глубину души и высасывающие из нее чувства, как кровавую мокроту.

В центре стояла женщина непонятного возраста (иссиня-черные волосы, покрытое морщинами лицо); солистка вела речитатив, перекрывающий звучание хора, а женщины и дети теснились вокруг нее, как племя вокруг своего тотема. Самым поразительным было то, что этот ансамбль, одетый в лохмотья с многочисленными золотыми и серебряными вкраплениями, смотрел прямо в глаза трупов — глаза мужей, братьев, отцов, чьи животы вздувались на глазах, а щеки, отливающие прозеленью, уже ввалились, обнажив десны, покрытые кишащими муравьями.

На траве были разложены сплетенные из цветов гирлянды, обводившие кольцом хор.

— Herrgott! [150] — пробормотал сосед. — Это еще что за бардак?

Бивен не ответил. Все вместе напоминало священную церемонию — ужасающую, необъяснимую, взывающую к древним богам и невидимым духам.

Грузовик остановился, могильщики спрыгнули на землю. Солдаты оскальзывались в черной грязи и с трудом удерживались на ногах. Они подошли к эсэсовцам, которым было поручено надзирать за всем этим мирком.

— Scheiße! — прорычал один из них. — Где вас носило? Мы здесь с самого утра дышим этой вонью и слушаем их вой! Сил уже нет!

Бивен посмотрел на цветочные гирлянды.

— Вы позволили им плести венки?

— Да нет же, кретин. Обычное их занятие. Они же мусорщики.

Как любой крестьянин, Бивен боялся цыган. Его голова была забита кучей россказней и суеверий. Эти люди поддерживали тайные связи с оккультным миром, могущественным и внушающим тревогу. Как их ни преследовали, как ни гнали, они все равно были сильнее.

— Почему вы их прикончили?

Рядовой пожал плечами, каска съехала ему на глаза. Бивен заметил, что его маузер даже не был взведен.

— Это не мы, — пояснил рядовой, — это вчерашний батальон. Они вроде как не захотели следовать, куда было велено, или еще чего. Да и какая разница, где они сдохнут, что тут, что в лагере, один черт. Зато экономия на транспорте.

— А дети и женщины?

— В Марцан.

НСДАП начала наводить порядок еще перед Олимпийскими играми 1936 года. Все цыгане из берлинских предместий были отправлены в лагерь Марцан на возвышенности Барним, на северо-востоке долины Шпрее.

Франц заметил в этом хаосе — плачущие дети, поющие женщины, могильщики, которые били цыган лопатами, чтобы заставить заткнуться, — одну деталь, отличающуюся особой жестокостью. Среди гниющих тел несколько живых были накрепко привязаны к трупам. Бивен слышал об этой пытке, которую применяли в концлагерях, — эсэсовцам она казалась хорошей шуткой.

При виде голых людей, скованных с мертвецами и самих ставших падалью, заразившись разложением, он почувствовал, как внутри поднимается недобрая волна. Сколько же смрадных придумок, ненужной жестокости, это просто уму непостижимо…

Он отбросил лопату и достал свой нож, прекрасный нацистский кинжал, хранимый в память о былой славе. В несколько шагов оказался рядом с грудой трупов и разрезал путы маленького, совершенно черного человечка, состоящего из одних мускулов, обтянутых шелковистой кожей, потом освободил высокого стонущего здоровяка и последним — того, кто выглядел скорее мертвым, чем живым.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация