Веки снова опустились, словно клацнули затворы расстрельного взвода. Вот-вот начнется атака. Следует всеми силами призвать Господа — дабы Он не оставил Его избранника, Его инструмент и даже, почему бы нет, Его сына…
Ужаснувшаяся Минна бросила взгляд на Симона. В насыщенной благовониями полутьме у того был странный вид. Как у ограбленного разбойника или плута, угодившего в собственную ловушку. Его, на протяжении многих лет старавшегося перехитрить своих пациенток, по сути, откровенно водили за нос. Адлонские Дамы, которых он держал за перепуганных жен или пустоголовых кокеток, на самом деле принадлежали к самым фанатичным поклонницам фюрера.
Минна была не так удивлена, как психоаналитик. Ее всегда интересовало отношение немок к нацизму. В 1933-м они дружно голосовали за НСДАП; NS-Frauenschaft (Национал-социалистическая Лига женщин) к 1935 году насчитывала два миллиона членов, а на сегодняшний день их число перевалило за десять миллионов.
Необъяснимым чудом Гитлер с его невзрачной внешностью и смехотворными усиками умудрился очаровать немок не меньше, чем какая-нибудь кинозвезда. Он рыгал в микрофон, карикатурно размахивал руками, вел себя как псих, которого пора вязать, — и все равно внушал им неослабевающие страсть, пыл и слепое поклонение. Гитлер, электрогенератор этих дам.
Поэтому Минна не удивилась, что и самые сливки берлинского общества оказались во власти того же феномена. За своими манерами великих ветрениц Дамы скрывали принадлежность к суровой секте, безраздельно преданной хозяину рейха.
— Пойдем отсюда? — предложил Симон.
— Ты прав, — бросила она, пихнув его локтем в бок. — На сегодня мы достаточно наслушались всякой хрени.
109
Вернувшись на виллу, Минна нашла карту Берлина и разложила ее на длинном столе в гостиной — массивной раздвижной конструкции из розового дерева и палисандра. Прижала края несколькими книгами. Потом достала горсть мелких монет.
Она решила восстановить всю историю с нуля — и не спрашивайте меня зачем. Оба мужчины — все еще насупленный Симон и вылезший из-под душа Бивен — довольно скептически наблюдали за ее манипуляциями.
— В пятницу, четвертого августа тридцать девятого года вот здесь, на оконечности Музейного острова, было обнаружено тело Сюзанны Бонштенгель.
Она положила монетку на оконечность острова, рядом с музеем Боде.
— Две недели спустя, в субботу, девятнадцатого августа, нашли тело Маргарет Поль в Кёльнском парке, рядом с медвежьим рвом. Это недалеко от Музейного острова, что и заставило Крипо предположить, что убийца как-то связан с этим районом. Первый ложный след.
Она положила второй пфенниг на берег Шпрее.
— Еще через двенадцать дней гуляющие по северо-западу Тиргартена заметили тело Лени Лоренц рядом с замком Бельвю.
Симон не выдержал первым:
— Мы все это выучили наизусть. К чему ты ведешь?
Минна его проигнорировала. Новый пфенниг.
— В это воскресенье четвертая жертва. Грета Филиц. Убита на берегу озера Плётцензее. Несмотря на то что место довольно людное, труп обнаружили только к середине дня.
На этот раз вмешался Бивен:
— Нам больше нечем заняться?
— Нет, — бросила она, кладя последний пфенниг на синее пятнышко водоема. — Потому что убийца следует определенной логике, и мы должны попытаться ее понять.
Симон сложил руки на груди с этакой саркастичной свирепостью:
— Отлично, слушаем тебя.
— Первое, что бросается в глаза: ритм убийств ускоряется. Приступы безумия убийцы учащаются, или же его что-то подгоняет, некое внешнее обстоятельство.
— Например?
— Война. Конец лета. Лунный цикл. Миграция птиц. Откуда мне знать? Но этот убийца торопится завершить взятую на себя миссию…
— Допустим. И что?
— Другой факт, — продолжила она, отметая вопрос, — он всегда подстраивает все так, чтобы привести жертв на берег реки или озера. Вода, без сомнения, является частью его смертоносного ритуала.
Симон поднял руку: его снова охватил азарт расследования.
— Все намного проще. Мраморный человек непревзойденный пловец. Он убивает рядом с водоемом, чтобы скрыться вплавь. Вот и все.
Минна встала и направилась к бару — китайскому шкафчику с лакированными стенками, по которым вились драконы и орхидеи. Она сдвинула дверцу и, как положено хозяйке, поднесла каждому бокал коньяка. Алкоголики или наркоманы называют это «делиться», но в действительности дело всегда в другом — в желании увлечь других в ту же бездну.
— Что мы можем предположить относительно личности убийцы? — снова заговорила она. — Он знаком с жертвами. Он с легкостью убеждает их последовать за ним в то место, которое он выбрал.
Бивен отмахнулся в знак несогласия:
— Сначала Крипо, а потом гестапо проверили всех близких, все связи жертв, и это ничего не дало.
— Может, мы заблуждаемся. Может, убийца располагает другим способом убеждения.
— Например?
— Мундиром.
Франц снова устало отмахнулся:
— Еще один след, который мы отработали. Нацистский офицер. Кинжал. И так далее. Еще один тупик. Кстати, мне не верится в типа в мундире, способного «похитить» этих женщин. Во-первых, они бы не поддались. Потребовался бы как минимум обергруппенфюрер, чтобы их убедить. И не забудьте, они всякий раз совершенно незаметно растворялись в воздухе. Это не вяжется с блестящими погонами и скрипучими сапогами.
Минна положила руки ладонями на стол:
— Отлично. Еще один большой вопрос — маска. Почему убийца в момент совершения преступления надевает маску?
— Это уже обсуждалось тысячу раз, — вмешался Симон. — Мы с тобой сегодня просмотрели фильм и ничего из него не извлекли. Наш убийца помешан на маске, а еще на снах, вот и все, что можно сказать. Он и самого себя считает сновидением. Сновидением, несущим смерть.
Бивен хмуро заметил:
— Ну и зачем все снова перебирать? Понятно, что наш субъект больной псих, но нам это ничего не дает в смысле способа поймать его.
У Минны вроде открылось второе дыхание:
— Значит, единственное, что у нас остается, — это «Лебенсборн».
— То есть?
— С большими шансами Грета Филиц обратилась за оплодотворением в клинику «Цеертхофер». А что, если и остальные тоже?
— С чего ты это взяла?
Психиатр уставила свои черные глаза в око циклопа Бивена:
— Мы с Симоном сегодня присутствовали на странной мессе. Нацистские духовидицы, которые от всей души молятся, чтобы фюрер обрел свое жизненное пространство.
— Не понимаю.
