Симон не ответил.
— Если добавить Грету…
Он замкнулся в молчании, как краб в своем панцире.
— Они мертвы, верно?
Они дошли до теплицы. Симон заметил отражение их силуэтов на стене из закаленного стекла. Даже рядом с этой женщиной ростом не больше метра семидесяти он выглядел карликом.
— Как ты можешь такое говорить? — отозвался он, чтобы потянуть время.
— Вот уже несколько лет, как в Берлине умереть нетрудно… Так они мертвы или нет?
— Откуда мне знать?
— Я помню, что ты приходил в клуб, чтобы расспросить о них. Ты проводил что-то вроде расследования…
У Симона так пересохло в горле, что язык прилипал к нёбу.
— И я даже просветила тебя относительно их настоящих политических воззрений. Вечерни в Кампенской часовне, помнишь?
Психоаналитик был весь в поту. Тенниска прилипла к спине, как половая тряпка. Внезапно ему осточертело все это вранье, теперь совершенно бессмысленное.
— Они мертвы, — рубанул он. — Убиты.
— Кем?
— Я не знаю.
Первая ложь. Если только…
— Это было корыстное убийство или политическое устранение?
— Говорю же, я ничего не знаю.
Вторая ложь.
Симон исподтишка на нее глянул. Магде, безусловно, многое было известно. Откуда она добывала информацию? Со своей прозрачной кожей, черными очками и алыми губами она походила на загадочную пифию.
— Чего ты хочешь, в конце-то концов? — раздраженно спросил он.
Она снова положила ему ладонь на плечо, но это больше не был товарищеский жест. Скорее ласка, полная сочувствия. Несмотря на непроницаемые стекла очков, он угадывал доброжелательность в ее глазах.
— Меня мучит любопытство, вот и все, — бросила она и взяла его под руку. — Мы живем в опасном мире. И война вряд ли улучшит ситуацию.
— Я ничего не знаю, — упрямо повторил он.
Она положила голову ему на плечо и заговорила тихим голосом — он мог почувствовать, как ее аромат разливается в солнечном свете. Интимное, мечтательное и невероятно жесткое благоухание.
— Я только хотела знать, надо ли мне бояться…
— С какой стати?
— Я тоже член клуба.
— У тебя нет ничего общего с этими женщинами.
— Потому что я не беременна?
— Ты же не нацистка, верно?
Она расхохоталась:
— Для польки это было бы и впрямь странно.
Симон воспользовался подвернувшимся предлогом, чтобы сменить тему:
— У тебя есть новости оттуда? Я хочу сказать, из Польши?
— Сейчас немцы громят мою страну. Начались массовые убийства. Они подготовили списки, ты в курсе?
— Евреев?
— Не только. Они убивают интеллигенцию, священников, всех, кто мог бы помешать им превратить польский народ в рабов.
С некоторым опозданием он осознал, что вторжение в Польшу было ему абсолютно до лампочки. То, что эту страну принесли в жертву, означало для него лишь начало неприятностей — неприятностей, из-за которых рано или поздно опустеет терраса кафе «Кранцлер», а уютная жизнь берлинцев полетит вверх тормашками…
— А твой отъезд?
— Пока не знаю. Границы закрыты.
За нее Краус не беспокоился. Когда стоишь миллионы марок, выход всегда найдется.
В конечном счете эта встреча его разочаровала. Когда он обнаружил Магду на пороге виллы, то позволил себе размечтаться. Самая прекрасная из Адлонских Дам, возможно, заинтересовалась им. Его очарование карманного мужчины не оставило равнодушной и ее тоже.
— Эти женщины были не такими, как ты думал.
— Ты мне это уже говорила.
— Ты ходил в Кампенскую часовню?
— Да.
— Значит, ты знаешь, что я имею в виду.
— Они были фанатичками, согласен.
— Больше того. Или меньше. Уж не знаю. Они были… плохими.
Он остановился. От жужжания насекомых у него звенело в ушах, от растительных запахов мутило. И солнце… Раскаленный добела жестяной лист бил его по лицу так, что его закачало.
— Ты пришла что-то мне рассказать, — нетерпеливо заметил он, — так давай рассказывай.
Она набрала в грудь воздуха, заколебалась — театральные штучки.
— Например, Сюзанна. Я слышала про нее одну… жуткую историю.
— Я весь внимание.
Магда снова двинулась с места, потянув его за руку в тень раскидистого дуба. Хорошая мысль.
— Год или два назад ее муж Вернер Бонштенгель повез ее посмотреть на лагерь депортированных — история умалчивает, какой именно. Сюзанна приготовила корзинку еды для узников. А еще она взяла с собой маленький пистолет. Знаешь, такой браунинг, модель тысяча девятьсот шестого года. Его еще называют «дамским пистолетом».
Симон удивился:
— Американское оружие?
— Ты ничего в этом не понимаешь, — насмешливо бросила она. — Вот уже много лет браунинги изготавливают бельгийцы.
Жара, какая-то лагерная история, неожиданные познания Магды Заморски в области огнестрельного оружия… Он с облегчением укрылся под большим деревом.
— Чета посетила лагерь, — продолжала Магда, — бараки заключенных, кухни, госпиталь, прачечную… Они встретились с узниками, и Сюзанна раздала угощение. Настоящая маленькая фея. Она даже привезла конфеты для детей. Смеясь, она попросила одного ребенка закрыть глаза и открыть рот. Когда малыш послушался, она выстрелила ему в горло.
Перед ним вспышкой мелькнуло лицо Сюзанны Бонштенгель. Ее миндалевидные, почти монгольские глаза, высокие скулы, ее красота, словно посматривающая на вас с пренебрежением, заставляя ощутить собственную беспомощность и заурядность.
— Не поверю в это ни на секунду.
— Так говорят.
— Ты сейчас хочешь меня убедить, что Сюзанна Бонштенгель убила ребенка просто развлечения ради? Это же бессмыслица. Ее бы отправили прямиком в тюрьму.
Магда погладила его по щеке:
— Какой ты милый. Ты так и не понял, в каком мире мы живем. Все, что происходит в лагере, в лагере и остается. Это зона бесправия. Или, вернее, всех прав. Жизнь там не имеет никакой ценности. Все заключенные обречены.
Теперь Симона Крауса била дрожь — в унисон с покачиванием деревьев над их головами. Он всегда считал себя самым хитрым, тем, кто спал с самыми красивыми замужними женщинами Берлина и делал рогоносцами самых могущественных мужчин. Но обманутым рогоносцем оказался он сам. Его пациентки скармливали ему заранее препарированные истории о том, какие они несчастные жертвы своих снов и страхов… Von wegen!
[170] Они водили его за нос, морочили, дергали его за ниточки, вот так-то.
