Симон побежал к ней, поскальзываясь чуть ли не на каждом шагу.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, тут же пожалев о своем взвинченном тоне.
Но чтобы пробиться сквозь дождь, приходилось кричать.
— Я пришла попрощаться! — ответила она, тоже надсаживая голос.
— Попрощаться?
— Я нашла канал, чтобы покинуть Германию!
Симон открыл ворота и велел:
— Иди за мной, сейчас все мне объяснишь!
Верный принятому решению, он повел Магду не на виллу, а в оранжерею. Скорее теплица, чем основательная постройка. На литом каркасе крепилось множество стеклянных проемов, которые, казалось, вот-вот разлетятся под жестокими порывами ливня. Они проскользнули внутрь.
Почти мгновенно на них нахлынула влажность. Контраст между этим вечно жарким экзотическим лесом и неожиданной прохладой дождя привел к сильнейшей конденсации. От удивления они рассмеялись. Дождевая вода на лице Симона уже превращалась в патину пота. Оба едва могли дышать.
Магда присмотрела бортик керамической кадки, уселась и достала пачку «Lucky Strike». Предложила сигарету Симону, и тот вытянул ее мокрыми пальцами.
Им удалось прикурить сигареты, и какое-то время они молча дымили. Сдавшиеся, счастливые, промокшие.
Симон не обращал никакого внимания на обстановку — кстати, и видно-то почти ничего не было. Он смутно различал вокруг какие-то кактусы, чудовищные экзотические цветы оттенка свежей крови или английской лужайки, деревья с длинными свисающими листьями, такие же печальные и томные, как восточные песни.
— Когда ты уезжаешь? — спросил он наконец.
— Послезавтра.
— А что за канал ты нашла?
— Довольно сложный. Мне придется проехать через Австрию, Венгрию, Сербию и Македонию. Потом переберусь из Средиземного моря в Атлантику через Гибралтарский пролив.
— И каков пункт назначения?
— Соединенные Штаты. Это первое, что пришло мне в голову.
Симон продолжал затягиваться сигаретой. Эта внезапная близость с Магдой вызывала у него чувство неловкости, как будто он, например, застал ее спящей, тяжело дышащей и с каплями пота на висках. В самой ситуации было нечто нескромное и даже слегка непристойное.
— Очень мило с твоей стороны прийти предупредить меня.
Магда пожала плечами и состроила гримаску, показывающую, что она еще не покончила с жеманством Адлонских Дам.
— Собираясь в дорогу, я осознала, что у меня не так уж много друзей в Берлине.
— Недолго нашей дружбе длиться.
— Классический случай. Когда близится отъезд, иногда завязываются отношения такого рода, как бы в ускоренном порядке. Время подстегивает, и приходится перескакивать через ступеньки…
Потоп по-прежнему хлестал по стеклам, и оранжерея все больше напоминала хамам. Молчание продлилось несколько секунд, и Симон, еще раз взвесив эту внезапную близость, усомнился в ней: Магда Заморски появилась здесь по иной причине.
— А ты, часом, пришла не для того, чтобы вытянуть из меня информацию?
— О чем?
— Об исчезнувших Адлонских Дамах.
— Я так и не смогла разобраться. Но все это уже в прошлом.
У Симона мелькнула новая мысль:
— Если только дело не в обратном: ты пришла поделиться сведениями.
— А тебя это по-прежнему интересует?
— Почему бы и нет?
Они шутливо препирались в этом заполненном паром и потоками жаркого воздуха колоколе. Симон едва видел Магду. Он различал лишь отдельные фрагменты, из которых мысленно слагал ее красоту.
— Что бы ты хотел узнать?
— В тот раз ты спокойно сообщила мне, что Сюзанна Бонштенгель убила ребенка. Что сотворили остальные?
Магда слезла со своего насеста и принялась расхаживать между растениями. Листья, лепестки и иглы теперь походили на водоросли в глубине моря.
— Я слышала, что у Лени Лоренц тоже имелись маленькие причуды.
— Например?
— Благодаря своему мужу она имела допуск повсюду. В частности, в гестапо.
— Ну и что?
Магда вернулась к нему с улыбкой на губах. Она опять надела черные очки — теперь серые из-за пара.
— Она любила допросы — те, которые с пытками.
— Прямо в камере?
— Она наблюдала через специальный глазок. У них там есть такие штуки.
Дыхание Симона становилось все более тяжелым и затрудненным.
— Ты там уже бывала?
— Упаси меня Господь.
— Значит, Лени Лоренц любила смотреть на мучения других?
Он вспомнил их постельные игры, ту Лени Чокнутую, которая развелась с сутенером-гомосексуалом и вышла замуж за старика с лорнетом. Веселую беспокойную девушку.
— Мне рассказывали, что при звуке криков и виде крови она начинала ласкать себя.
Симон сглотнул. После Сюзанны, убийцы детей, теперь Лени Садистка…
— А Маргарет Поль и Грета Филиц — какие у них были пороки?
— Грета по воскресеньям любила с балкона стрелять из ружья по своим садовникам, которых доставляли из концлагеря. Причем она была в одном купальнике.
— Она попадала в мишени?
— История об этом умалчивает. Что до Маргарет…
Симон больше не слушал. Он понял скрытый смысл сообщения: адлонские жертвы были мучительницами. Нацистскими фуриями, садистками, преступницами, дошедшими до того, что впихнули себе в живот это гитлеровское безумие, эти арийские якобы идеальные эмбрионы.
Но какую цель на самом деле преследовала Магда? С какой стати она дала себе труд прийти попрощаться с ним? И рассказать эти гнусные истории? Что еще она знала? Казалось, перед тем, как окончательно исчезнуть, она хотела натолкнуть его на след «виновности жертв», что, возможно, выведет его на верную дорогу.
В этой парилке Симон размякал на глазах.
— Ты хотела что-то еще мне сказать?
— Да, — прошептала она, подходя ближе. — Я хочу, чтобы мой маленький Симон поберегся. Я хочу увидеть его после войны в полном порядке.
— И все?
— Это уже совсем не так мало, на мой взгляд. Самое страшное еще впереди. Особенно для тех, кто остается.
— Ты же не собираешься предложить мне уехать с тобой?
— А почему бы нет?
Он лишь рассмеялся в ответ, как пьяный, уже неспособный управлять своими эмоциями. В горле стоял навязчивый вкус растительных соков и листвы. Он чувствовал себя все более расслабленным и словно разжиженным: смысл того, что она говорила, теперь ускользал от него.
