Бивен вышел из машины и заговорил с часовыми на сторожевом посту. Слова взлетали над их головами облачками пара. Минна оглядела размеченную высокими фонарями ограду, поднимавшуюся по склону и исчезавшую в ночи. Она напоминала новогоднюю гирлянду, нечто праздничное, волшебное. Минна чувствовала, что теряет рассудок.
Теперь Бивен предъявлял свои бумаги — разумеется, фальшивые, которые он сфабриковал перед отъездом, — и солдаты согласно кивали. В определенном смысле все бумаги, изготовленные Бивеном, были подлинными, поскольку подлинным был он сам.
Ворота открылись, караульные расступились. «Фольксваген-82» вполз внутрь заснеженного лагеря. Центральный проход был расчищен, и они проехали несколько сот метров, не обменявшись ни словом. Дорога напоминала длинную черную трещину в замерзшем озере.
Вокруг все было пустынно. Ни одной живой души в красно-белом городке, за исключением охранников, которые вышагивали с винтовками на плече, придерживая пыхтящих овчарок.
С нездоровым интересом Минна смотрела во все глаза, пытаясь разглядеть заключенных, а может, и мертвецов. Она испытывала физическое ощущение, что проникает в самое сердце зла, и не желала упустить ни грана. Но вокруг царило сонное затишье.
Бивен снова вышел, чтобы задать вопрос часовому. Стоящий напротив него солдат казался осыпанным ртутной пылью, словно ее частицы покрывала хрустальная оболочка.
Минна опустила глаза и через приоткрытую дверцу увидела, что у снега здесь тоже серебристый отблеск — и не просто отблеск: снег действительно переливался, как муар. Наклонившись, она поняла, что в наст вкраплены мельчайшие частицы. Пепел.
Только тогда она осознала, что за странный запах, новый и в то же время знакомый, просачивался в салон. Поверх поднятого ворота она бросила исполненный ужаса взгляд на Симона.
Запах жареного мяса.
Человеческого мяса.
— Контора Менгерхаузена в глубине, — сообщил Бивен, возвращаясь в машину.
Они двинулись дальше по главной дороге. Холод придавал странное свечение каждой детали: сквозь ветровое стекло виднелись свисающие с крыш сталактиты, непрозрачные стекла, отбрасывающие серебристые отблески, голубоватые следы сапог охранников.
Наступившая темнота ничего не могла поделать с этим призрачным окружением. Все белые поверхности словно отталкивали ночь, держа ее на почтительном расстоянии, будто мел наконец взял верх над черной грифельной доской.
Вскоре они подкатили к флигелю, над которым висели флаг со свастикой и еще один с нацистскими рунами — первые, увиденные ими с приезда. Строение было окружено колючей проволокой, как лагерь в лагере, и весь его тяжелый, приземистый вид свидетельствовал об административной власти. Именно в этом сейфе принимались решения, именно здесь распределялись права на жизнь или на смерть.
Третий выход Бивена. Тут больше не было ни часовых, ни собак — как если бы самыми опасными узниками в конечном счете были именно эти, власти предержащие. На этот раз оберст-лейтенант последовал за одним из солдат в глубину здания.
— Он в дополнительном корпусе, — бросил Бивен, вернувшись.
— Что за дополнительный корпус?
— Не знаю. Они так обозначают группу строений в лесу, там, наверху. Частные владения Менгерхаузена.
Они доехали до края лагеря. Минна была разочарована. Они так ничего и не увидели. Ченстохова походила на заброшенную тюрьму.
Новое заграждение. Будка, двое солдат, снова собаки… На этот раз Бивен просто опустил стекло и наорал на эсэсовцев. Ему даже не понадобилось предъявлять бумаги; шлагбаум поднялся в ватной тишине.
Новая дорога, размеченная елками с хлопьями снега на ветках. Выше небольшой подлесок напоминал пропитанный водой мох или черный камыш по берегам невидимого пруда.
Снова ограда. А вот теперь Бивен остановился и выключил мотор.
— Это должно быть там, — прошептал он, словно кто-то мог их услышать. — Вы готовы?
Вместо ответа Минна и Симон одинаковым движением достали свои люгеры. Бивен, казалось, был доволен. Они одновременно поставили пистолеты на боевой взвод, затем вышли из машины и направились к воротам. Никакой охраны. Никаких укреплений. Однако справа внутри огороженного пространства курил какой-то человек, повернувшись к ним спиной и прислонившись к столбу, прямо под электроизолятором.
Бивен включил фонарик. Человек обернулся и опустил шарф, скрывающий его лицо. Несмотря на шапку, несмотря на шерстяную ткань, укутывающую подбородок, Минна сразу же его узнала: Ганс Вирт, личный телохранитель Менгерхаузена, жуткий убийца из СД.
По его лицу она поняла, что он тоже их узнал. Все они были замотаны по самые уши, но их было трое — знакомое трио.
Стоя по колено в сугробе, с хлопьями снега на плечах Вирт разглядывал их сквозь колючую проволоку. На носу у него были все те же маленькие очки, совсем запотевшие от пара его дыхания.
— Что вы здесь делаете? — спросил он, спуская шарф еще ниже.
Он улыбался во весь рот.
— А как по-твоему?
Вирт выбрался из снега, пошел вдоль колючей проволоки к воротам и отпер тяжелый висячий замок. Возясь с ключом, он все время бросал на них насмешливые взгляды. Казалось, он был счастлив снова их видеть. Свидание, которое все время переносилось, не раз и не два отложенная казнь…
Разгребая снег, он широко распахнул ворота, пропуская их внутрь. Он был одет на русский манер: шуба из волчьего меха, меховые сапоги, кожаная шапка на меху, кожаные перчатки.
— И вы забрались в такую даль, чтобы его увидеть? Ну вы даете, голубки мои!
Он прыснул, выпустив клуб пара. Казалось, он затянулся смехом.
— Только вы явились слишком поздно, — заявил он с наигранным огорчением. — Смотреть тут больше не на что… Все уже закрыто и…
Вирт не закончил фразу — Бивен воткнул ему лезвие ножа в горло. Мгновенно его затянутую в перчатку руку залила ярко-алая кровь, будто ей не терпелось вырваться на свободу. Ликующая пунцовая струя. Вирт тоже смеялся, но его смех обрел неподвижность, застыв четкими морщинками у губ. За стеклами запотевших очочков влажные глаза бросали недоуменный отсвет.
Все еще придерживая лезвие, Бивен другой рукой сгреб Вирта за отвороты шубы. Издалека сцена походила то ли на встречу знакомых, то ли на ссору. Короче, мужская разборка, может, дружеская, может, враждебная — но ничего опасного.
Минна опустила глаза: ее завораживала кровь, которая, дымясь, пятнала снег, словно пуховая поверхность скрывала под собой пылающий кратер.
Наконец Бивен бросил взгляд по сторонам — ни часового, ни свидетеля на горизонте — и ослабил хватку. Вирт упал на колени. Потом завалился вперед, уткнувшись лицом в снег, как в гипсовую массу для слепка. Кому какая посмертная маска достанется…
Бивен не отпустил ни одного замечания. Он лишь провел двумя сжатыми пальцами по окровавленному лезвию, смахивая с него пурпурные следы. Жест мясника, спокойный и неумолимый, но еще и несущий предупреждение: всякого, кто здесь дышит, ждет та же участь.
