Грюнвальд продолжал расхаживать с озадаченным видом. Паркет поскрипывал под его сапогами.
— И с самого начала расследования этого дела ты так и не докопался, где там собака зарыта?
— Нет. Если только не окажется, что Крапп вовсе не наш убийца.
— Что?
Озадаченный Грюнвальд вскинул голову. Потом спохватился и снова нахмурился.
— И такое возможно, — признал он. — Я сам отрабатываю другие версии.
Пришел черед Бивена удивляться:
— Какие?
— Ты скоро узнаешь.
Бивен не мог пропустить мимо ушей такой намек:
— Ты только что прочел досье и рассчитываешь отработать другие направления? Вот просто так, за чтением, тебе пришли в голову новые идеи?
Улыбка мокрицы стала шире.
— А что ты думал? Что мы только сейчас заинтересовались этим делом? Что никто за тобой не приглядывал с тех пор, как ты над ним работаешь?
Бивен иногда страдал тугодумием. Ну конечно, с самого начала Грюнвальд и был его Doppelgänger
[116] — тень, ходящая за ним по пятам.
Бивен сглотнул желчь, обжегшую пищевод. Он подумал о Минне, о Симоне. Что на самом деле было известно этому окопному отребью?
— И что у тебя за версии? — решил не сдаваться он. — Мы же должны работать над делом единой командой. Этого ждет от нас Пернинкен.
— Я сообщу тебе в нужное время, — загадочно заверил Грюнвальд.
Бивен глянул на часы: он терял время с этим кретином. Пусть делает, что хочет…
— Я пошел к себе в кабинет, — бросил он, щелкнув каблуками. — Если решишь высказаться яснее, ты знаешь, где меня найти.
70
Бивен дал Минне слово и должен был его сдержать. Поэтому он надавил на Динамо, чтобы тот добыл досье «Эрнст Менгерхаузен».
— Из самых первых нацистов, — пустился в объяснения Хёлм. — Он всем демонстрирует свой партийный билет за номером шестнадцать. Сечешь, что за тип.
— Он практикует как врач?
— Нет. Он скорее исследователь. И если я правильно понял, совершенно блистательный.
— Расскажи больше.
Хёлм, сидя по другую сторону стола Бивена, хлопнул пачкой листов.
— Ему пятьдесят два года. Настоящий Volksdeutsch
[117]. Уроженец Карлсруэ, изучал медицину в университете Гейдельберга. Изначально получил специальность гинеколога-акушера, но больше не работает ни в одном из госпиталей. Преподавал в университете при «Шарите» и вел исследования по гормонам в сотрудничестве с фармацевтической компанией «Шеринг-Кальбаум» в начале тридцатых годов. В результате этих исследований появились… — Динамо был вынужден остановиться и прочитать, водя пальцем по буквам, — «Прогинон» и «Пролютон».
— Что это такое?
— Средства для борьбы с женским бесплодием. Кажется, зарекомендовали себя как очень эффективные. Эти ребята стали пионерами в своем деле.
Значит, Менгерхаузен, так спешащий избавиться от «лишних ртов», сначала работал над тем, чтобы давать жизнь. В этом не было такого уж противоречия: все зависит от того, о какой жизни речь.
— На сегодняшний день он вроде призрака в мире СС. Появляется то тут, то там на своей мотоциклетке, но никто не знает, чем именно он занят.
— К какому отделу он приписан?
— Скорее всего, к KdF
[118], но даже это неточно.
— Какое у него сейчас звание?
— Опять-таки никто понятия не имеет. Говорят, он стоял у истоков программы Gnadentod.
— А это что такое?
— «Смерть из жалости» или «Милосердная смерть». Нацисты хотят покончить с инвалидами и душевнобольными.
Бивен застыл. Минна. Список. Замок Графенек. Значит, все это уже было (или вот-вот станет) общеизвестно.
— Существует официальная программа?
— Ты же знаешь СС. Кое-какие имена негласно упоминаются, но Эрнст Менгерхаузен, без сомнения, задействован в проекте.
— Это все, что ты о нем собрал?
— Нет. Еще до этой истории с милосердной смертью он много работал над стерилизацией душевнобольных и цыган. Он настоящий псих. После принятия Нюрнбергских законов он провел множество операций… — Динамо снова уткнулся в свои записи. — Перевязка труб, вазэктомия, кастрация, удаление матки… Но любимая его штука — это, похоже, радиация. Воздействовать на неудачные экземпляры гамма-лучами, радием и выжечь им все опасные генитальные органы. Говорю ж, он чокнутый.
Очередной безумец в общем пейзаже, не из-за чего огород городить и выщипывать перышки у эсэсовского орла, но данный маньяк рыщет вокруг Минны, вокруг отца…
— У него есть какая-нибудь контора?
Динамо выудил из кармана сложенный листок:
— Держи адрес. Какой-то консультативный комитет, хрень, короче. Как всегда, с трескучим названием: Комитет рейха по научному учету серьезных наследственных и врожденных заболеваний. Но для близких просто Комитет рейха. На самом деле официально его вроде бы и не существует, но штаб-квартира по этому адресу. Говорят, у него там кабинет.
Бивен развернул листок и прочел: 13, Энкирхерштрассе, Фронау. Северный пригород Берлина. Чуть больше двенадцати километров. У него уйдет минимум два часа на поездку туда-обратно, но делать нечего — обещание есть обещание.
Он сунул адрес в карман.
— Оставляю хозяйство на тебя. Глянь, что еще найдется о Краппе и его привычках.
— Без проблем.
— У тебя есть приятели в команде Грюнвальда?
— Такие приятели, какими только могут быть два гестаповца.
— Он идет по какому-то следу в адлонском деле. Постарайся выяснить, о чем речь.
Бивен уже открывал дверь, когда Хёлм его окликнул:
— И еще одно.
— Что?
— У Менгерхаузена есть телохранитель, Ганс Вирт. Здоровенный бугай с мордой школьного учителя.
— И что?
— Парень из Штутгарта. Раньше работал в Крипо. На самом деле настоящий фанатик, холодный, как рукопожатие Гитлера.
— Ну, мы и не таких видали, верно?
— Я просто хотел тебя предупредить. Я знаю этого парня. Он действительно опасен.
Вообще-то, Динамо никогда не был склонен драматизировать, но Бивен тут же выбросил из головы новую угрозу. Он немного встряхнет Менгерхаузена и быстренько вернется в родные пенаты.
