Гауптштурмфюрер некоторое время рассматривал их с неодобрительным видом. Симон воспользовался этим, чтобы рассмотреть его самого. Тот был не только высок, но и исполнен совершенства. Истинно арийская физиономия, прямиком из коробки с набором конструктора «Meccano»
[26]. Чеканные черты, твердая челюсть, светлые глаза, презрительный рот… С такой мордой он мог отправить вас в концлагерь простым движением подбородка.
И все же был у Зигфрида
[27] один изъян. По всей видимости, он страдал птозом — недоразвитостью мускула, поднимающего верхнее веко, а потому правый глаз у него был полуприкрыт. Когда он смотрел на вас, возникало ощущение, что он держит вас на прицеле своего люгера.
— Сюда, пожалуйста.
Они вошли в кабинет. Отвращение, проступившее на лице гестаповца при виде обстановки в стиле ар-деко, красноречиво говорило о его, скажем так, культурных предпочтениях. Еще один, кто наверняка сжег немало книг 10 мая 1933 года перед зданием Оперы в Берлине.
— Чем могу быть вам полезен, гауптштурмфюрер? — спросил Симон, располагаясь за письменным столом.
Он не положил ноги на столешницу, но вел себя достаточно развязно. Оправившись от первого испуга, окруженный своими книгами и привычными предметами, Симон снова почувствовал себя сильным и неуязвимым. Не говоря уже о мартини, который по-прежнему бурлил в его венах и продолжал внушать, что он обладает сверхспособностями.
Не отвечая, человек в черном сделал несколько шагов, разглядывая каждую деталь. Гестапо никуда не спешило.
Когда он подошел к потайной двери, ведущей в комнатушку, где хранились записи, Симон кашлянул, отвлекая его внимание.
— Садитесь, — настойчиво повторил он, — прошу вас.
Кожа кресла болезненно заскрипела под весом гиганта.
— Вам знакома Маргарет Поль?
Симон Краус почувствовал, как внутри что-то отпустило. Маргарет была одной из первых его пациенток, она страдала хронической депрессией и до сих пор время от времени его посещала. Миниатюрная блондинка с плоским задом и маленькими упрямыми грудками; с ней он тоже спал, но было это года два назад.
— Вы наверняка очень занятой человек, гауптштурмфюрер, — заметил он, воспрянув духом. — Да и меня поджимает время. Давайте сразу отбросим вопросы, ответы на которые вы уже знаете.
Симон увидел в глазах офицера — скажем, в полутора глазах — два чувства. Во-первых, глубочайшее изумление тем, что кто-то смеет отвечать подобным образом офицеру СС. Во-вторых, понимание. Его наверняка предупредили: Симон Краус личный психиатр супруг высокопоставленных лиц. А значит, неприкосновенен.
Мысль, что женщины могут служить защитой, должна была казаться отвратительной такому человеку, как Франц Бивен.
— Отвечайте на мой вопрос.
— Да, она была моей пациенткой.
— С каких пор?
— Если мне не изменяет память, где-то с мая-июня тридцать седьмого года.
— Она ходит к вам… регулярно?
— Теперь уже нет. Она в фазе ремиссии. Сигарету?
Франц Бивен отказался, коротко мотнув головой. Он с интересом наблюдал за Симоном. Беспечность и непринужденность психиатра не могли не произвести на него впечатление, особенно по нынешним временам.
В самой глубине его зеленых, как стоячая вода, глаз таилось даже некоторое удовлетворение. Симон, неплохо разбиравшийся в женщинах, но и в мужчинах тоже, чувствовал за карнавальным мундиром и дурацкими побрякушками настоящего бойца. Бивену нравилось, когда ему противостоят.
Симон также догадывался, что перед ним отнюдь не рядовой сотрудник, а кто-то повыше. Один из элиты Geheime Staatspolizei
[28]. Но почему к нему прислали этот танк? Что такого важного случилось?
Гестаповец, словно прочтя эти мысли, разом ввел Симона в курс дела:
— Маргарет Поль убита.
8
Симон Краус чуть не свалился с кресла. В Берлине могли убить любого: это называлось «политика». Но никогда женщина вроде Маргарет Поль не попала бы на линию огня: стопроцентная арийка, стопроцентно преданная Тысячелетнему рейху, жена группенфюрера СС, старого соратника Геринга.
Внезапно перед глазами Симона предстала эта блондинка всего чуть-чуть выше его самого, в одном шелковом нижнем белье, с заливистым хохотом танцующая на кровати на манер Аниты Бербер
[29]. К глазам подступили слезы. Злые, едкие слезы, словно ему впрыснули под веки соляной раствор.
— Убита? — глупо повторил он. — Но… когда?
— Я не могу разглашать никакие подробности.
Отказавшись от позы «особой непринужденности», Симон облокотился на стол:
— А вы знаете… Ну, известно, кто это сделал?
Впервые на лице Франца Бивена мелькнула улыбка — гримаса, больше похожая на перекатывание шариков в подшипнике, чем на проявление какого-либо человеческого чувства. Он снял фуражку. Светлые волосы, подстриженные так коротко, что напоминали шкуру бычка, вызывали желание их погладить.
— Расследование только началось.
Симон окончательно протрезвел. Он с великим трудом пытался собраться с мыслями.
— Но… как она была убита?
— Повторяю, я ничего не могу сказать.
У него мелькнула мысль о преступлении по страсти. Маргарет не отличалась ни верностью, ни целомудрием, но ее муж, вечно пропадающий на каких-то учениях генерал, плевал на нее как на прошлогодний снег. Вот уж кто не годился на роль ревнивого рогоносца.
Новый любовник?
Бивен, перекинув ногу на ногу, теперь обводил насмешливым взглядом кабинет Симона, изысканную обстановку. Казалось, он наслаждался тем, что огорошил этого человечка в его ботинках «дерби» с перфорированными мысами. Вотчина Симона — трепотня психиатра, дегенеративное искусство, бесполезные книги. А его, Бивена, вотчина — смерть, жестокость, власть. Конкретный мир. Сегодняшний мир.
— Маргарет Поль приходила к вам регулярно?
— Я вам уже сказал. В последнее время наши сеансы стали реже. Я видел ее пару недель назад.
— В чем заключалось лечение?
