■ ■ ■
В среднем люди хорошо распознают слабые запахи и неплохо отличают один запах от другого, но когда дело доходит до наименования даже знакомых запахов, мы даем маху. Представьте, что я пробрался к вам домой и устроил набег на ваш холодильник и ванную комнату в поисках знакомых предметов с запахами – еды, напитков, косметики, лекарств. Потом завязал бы вам глаза и размахивал предметами перед вашим носом, чтобы вы хорошенько понюхали. Как вы думаете, сколько предметов вы могли бы правильно назвать? Судя по результатам лабораторных экспериментов, от 20 до 50 %, с лучшим результатом для молодых людей и постепенным снижением с возрастом. Эти показатели падают еще больше в случае незнакомых запахов
[297]. Для сравнения, если бы я просил вас назвать знакомые объекты, показывая их, вы бы, скорее всего, ответили почти со 100 %-ной точностью. Зрение легко вызывает в памяти названия предметов, а запах совсем не так надежен
[298].
Наши посредственные способности определять запахи, скорее всего, связаны со слабым умением их описать. В большинстве языков описания запахов привязаны к его источнику: например, аромат виски можно назвать дымным или торфяным. Вино может быть с ароматом груши, тропических фруктов, табака или травы. Важно, что все эти описания запахов относятся к определенному источнику – объекту или процессу. В большинстве языков нет абстрактных терминов для обозначения запахов, в отличие от цвета. Помидор, фейерверк и знак “стоп” – все они красные, и название цвета не содержит явных отсылок на объекты, разделяющие это свойство. “Красный” – абстрактное слово, в то время как “пахнет бананом” – указание на источник
[299]. Если бы мы называли цвета, как запахи, мы бы описали американский флаг так: на чередующихся полосах вишни и облаков небесный прямоугольник со звездами цвета облаков”.
Этнографы обнаружили примеры, оспаривающие представления о том, что наши способности распознавать и называть запахи ограничены структурой и функциями мозга
[300]. У народа серер-ндут из Сенегала есть пять абстрактных названий запахов. Pirik – это запах бобовых стручков, помидоров и различных духов, в то время как heɲ – запах сырого лука, арахиса, лайма и самих серер-ндут
[301]. У племен охотников-собирателей и кочевников, живущих на Малайском полуострове и говорящих на языках маник и джахай, есть около 15 абстрактных терминов для запахов. Например, джахайское слово itpɨt можно использовать для описания запахов мыла, бинтуронга (местное животное), дуриана и некоторых цветов
[302]. Маникское слово miʔ используется для описания запаха костей животных, грибов, змей и человеческого пота
[303]. Наверное, неудивительно, что говорящие на языке джахай лучше, чем англоговорящие, различают как знакомые, так и незнакомые запахи
[304]. Чтение литературы наводит меня на мысль, что идентификация объектов по запаху и с помощью зрения – принципиально разные процессы в мозге. Тем не менее даже в пределах ограничений системы идентификации богатый опыт по оценке запахов, подобный опыту охотников-собирателей, может расширить описательный лексикон запахов.
Можем ли мы стать похожими на джахайцев путем тренировок? Бьянка Боскер работала репортером, жила в Нью-Йорке и не имела никакого отношения к вину или еде, когда поставила перед собой задачу за полтора года сдать сертификационный экзамен Court of Master Sommeliers, знаменитый своей трудностью. И ей это удалось. Она рассказывает о том, как пыталась стать экспертом по вину, в уморительной и информативной книге “Придурок среди пробок” (Cork Dork). Вот что пишет Боскер:
Вино мне нравилось в том же смысле, что тибетские куклы или физика элементарных частиц – я понятия не имела, что происходит, но радостно улыбалась и кивала. Одно из занятий, которые требуют для понимания гораздо больше усилий, чем стоит прикладывать… Я была заворожена людьми, обладавшими той тонкой чувствительностью, какой, как я прежде полагала, обладают только немецкие овчарки, натасканные на поиск бомб.
Чтобы превратиться из новичка в сертифицированного сомелье, ей нужно было узнать много нового о винодельческих хозяйствах, винограде и сочетании блюд, а также о том, как с апломбом сервировать вино. Но самое главное, на экзамене надо было определить два неизвестных вина, красное и белое. Для этого ей пришлось сперва отточить нюх, выпив тонну вина и сосредоточиваясь изо всех сил, чтобы выделить компоненты запаха, вкуса, ощущений во рту и видимые эффекты. Она научилась раскладывать восприятие на отдельные ощущения – от цвета вина в бокале и силы жжения спирта на языке до слабого запаха фиалки, который может исходить от орегонского пино-нуара. Еще она должна была научиться облекать ощущения от дегустации в слова, а поскольку ее родной язык – английский, а не джахайский, слова носили описательный характер: “нотки тропических фруктов и свежей травы” и т. д.
[305] В каком-то смысле ей пришлось полтора года тренироваться, чтобы овладеть обонятельным языком, который человек, говорящий на джахайском, приобретает уже к 12 годам.
