Родители аутичных детей часто страдают бессонницей. Они часто беднеют из-за больших трат на уход за ребенком-аутистом. Они перегружены неумолимыми потребностями детей, которым часто требуется постоянный сверхнадзор. Они могут разводиться и пребывать в изоляции. Они могут тратить бесконечное количество времени на борьбу со страховыми и медицинскими учреждениями и местными органами образования, которые определяют, какие услуги получат их дети. Они могут потерять работу из-за того, что много пропускают, чтобы справиться с кризисом; у них часто плохие отношения с соседями, потому что их дети портят чужое имущество или проявляют насилие. Стресс доводит людей до экстремальных поступков; экстремальный стресс выводит людей за пределы нашего самого главного социального табу: убийства собственного ребенка. Некоторые утверждают, что убивают своих аутичных детей из любви, а некоторые признают ненависть или гнев. Дебра Л. Уитсон, пытавшаяся убить своего сына, объясняла полиции: «Я ждала 11 лет, чтобы услышать, как он скажет: „Я люблю тебя, мама“»
[800]. Исступление лишает здравомыслия, и большинство этих родителей действуют на эмоциях, настолько сильных, что сравнить их с любовью или ненавистью – значит существенно их преуменьшить. Они сами не знают, что чувствуют; они только знают, как сильно они это чувствуют.
Более половины детей, убитых в Соединенных Штатах, убиты своими родителями, и около половины таких родителей утверждают, что действовали альтруистично
[801]. Однако было показано, что принятие обществом этого ярлыка оказывает токсическое воздействие. Криминалисты постоянно сообщают, что употребление биоэтиками слова «альтруизм» увеличивает не только количество детоубийств, но и частоту злоупотреблений со стороны родителей, изначально склонных к насилию, которые чувствуют, что у них развязаны руки
[802]. Обычно за громкими случаями следуют эпизоды подражания, в которых мотив альтруизма одобряется. Как утверждают специалисты ФБР, во многих таких убийствах реальный мотив – потребность во власти и контроле
[803]. Снисходительность в зале суда дает понять обществу в целом, другим родителям и людям с аутизмом, что жизнь аутистов менее ценна, чем жизни других людей. И такая линия рассуждений находится в опасной близости к евгенике.
Глава шестая
Шизофрения
Проблема синдрома Дауна заключается в том, что он развивается еще на пренатальном этапе, а потому может нарушить ранние стадии развития и формирования привязанности. Проблема аутизма в том, что он возникает или обнаруживается в младенческом возрасте и приводит к негативным изменениям в психике ребенка, к которому родители уже успели привязаться. Шизофрения шокирует тем, что, появляясь в подростковом или раннем взрослом возрасте, вынуждает родителей признать, что ребенок, которого они любят уже более десяти лет, безвозвратно потерян, хотя это все тот же ребенок. Поначалу почти всем родителям кажется, что шизофрения – это какой-то внешний поверхностный слой, прячущий под собой их любимого ребенка, который должен каким-то образом освободиться от этой временной напасти. Но более суровая правда в том, что шизофрения, как и болезнь Альцгеймера, есть не болезненный «налет» на прежней личности, а болезнь утраты личности: она не скрывает под собой прежнюю личность, а уничтожает ее. Тем не менее частично личность может сохраняться, человек помнит свой прошлый опыт, события детства, когда болезнь еще не проявила себя. Он расскажет своим родителям о том, что они делали или пытались сделать правильно, как и при любой травме. Он будет помнить имена своих родственников и сохранит какие-то свои навыки: к примеру, левую подачу в теннисе или способность удивленно или презрительно поднимать бровь. Он может сохранить какие-то прежние особенности – чувство юмора, отвращение к брокколи, любовь к осеннему солнцу или предпочтение шариковых ручек. Он может сохранить свои самые основные черты характера, включая доброту.
Главное предательство шизофрении состоит в иррациональной форме, которую обретает психика. Шизофрения может отнять способность к установлению социальных связей, способность любить или доверять другому, способность к рациональному мышлению и профессиональному функционированию, базовые навыки ухода за собой, а также ясное самосознание и аналитическое мышление. Известно также, что больной шизофренией попадает в свою альтернативную реальность, мир голосов, которые ошибочно воспринимаются как внешние; и это внутреннее взаимодействие становится гораздо более реальным и значимым, чем любое взаимодействие с подлинным внешним миром. Голоса, как правило, жестоки и подвигают больного к странному и неадекватному поведению. Человек, который слышит голоса, обычно напуган и паранойяльно настроен. Иногда галлюцинации бывают визуальными и обонятельными и превращают мир человека в ад, полный неотвратимых угроз и опасностей. Многие больные на удивление привязываются к своим галлюцинациям, и разрушение их бредового мира (при лечении, к примеру) грозит им ощущением тотального одиночества. От 5 до 13 % больных шизофренией совершают суицид
[804]. В каком-то смысле это наименьшее зло из того, что с ними может произойти. Женщина, чей больной шизофренией брат покончил жизнь самоубийством, сказала: «В конце концов мама пережила смерть Роджера, но она так и не смогла пережить его жизнь»
[805].
Мало что может быть хуже, чем принимать свои грезы и фантазии за реальность. Нам всем знакомо чудесное чувство облегчения, когда просыпаешься после переживания каких-то ужасов во сне. Психоз – это грубое нарушение способности человека отличать свой внутренний мир от внешней реальности. Для шизофреников грань между воображаемым и реальным настолько прозрачна, что мысль о чем-то и реальное проживание особо не отличаются. На ранних стадиях заболевания больные часто испытывают депрессивные состояния, так как психотические переживания сами по себе очень тягостны. В это время наиболее высок риск самоубийства. На более поздних стадиях болезни эмоциональность выхолащивается, и люди могут казаться пустыми и бесчувственными.
