В следующие месяцы после Напы, когда Гарри вернулся домой, Китти, с одной стороны, испытывала огромное облегчение, но с другой – постоянный стресс, видя, что он потерян в своем безумии. «Когда я приглашала кого-то в гости, я никогда не знала, когда он может появиться, – вспоминала Китти. – Он часто бросал пить лекарства и снова попадал в больницу. Я осматривала его комнату. Это было как с наркоманами, только наоборот. Я начинала беспокоиться, если не находила бутылок». Вскоре он уехал в свою квартиру. «Я заходила к нему сама, так как, когда звонила в дверь, он не открывал, – продолжала Китти. – Мне нужно было подняться по очень крутой лестнице, и он маячил наверху. Я знала, что он не столкнет меня с лестницы, но было очень страшно, когда он орал». Памела рассказывала: «Он был очень толстым, невероятно враждебным и злым и не верил ни единому нашему слову. Все это выражалось так явно, что даже разговаривать с ним было страшно. Он становился похож на Джима Моррисона в его последние годы жизни, отсиживался в доме, наполняя салатницы макаронами и поедая их перед телевизором. Трудно было представить, чтобы он мог проявить активность хоть в какой-то форме».
Спустя три года после Напы, когда Гарри было 32 года, Китти хотела помочь ему обрести второй шанс на выздоровление. Она выбрала психиатрическую больницу им. Дж. Маклина, связанную с Гарвардской медицинской школой. «Вытащить его из Сан-Франциско и доставить в больницу Маклина было невероятным достижением, – вспоминала Памела. – Я до сих пор не понимаю, как маме это удалось. Он так засел в своей маленькой дыре в Сан-Франциско, что ей пришлось уговаривать его, так как не было никаких юридических оснований заставить его поехать». Гарри был госпитализирован на длительный срок. Он стал принимать новые лекарства и работать с новым психотерапевтом. При невысоком росте Гарри весил 220 фунтов; врачи убедили его, что очень глупо так вредить здоровью, и примерно через полгода он сел на диету и начал бегать. Другие пациенты напевали тему из «Рокки», когда он бежал по травянистому кампусу клиники.
«Этот жир таскать на себе очень тяжело, – говорила Китти. – Вдруг меня осенило: почему там нет фитнес-центра?» Китти нашла деньги, чтобы спонсировать строительство. Гарри помогал выбирать оборудование. Мотивация Китти отчасти заключалась в том, что она верит в фитнес, но это давало ей повод бывать в больнице, не вызывая подозрений о слежке у Гарри. Теперь в этом фитнес-центре регистрируют около семисот посещений в месяц. С момента поступления в больницу Маклина Гарри похудел на 60 фунтов. «Он бегает каждый день, – говорит Памела. – Он понимает, что болен. Честно говоря, если вообразить все это до того, как он покинул Сан-Франциско, можно было бы сделать очень оптимистичный прогноз». Но годы между первыми проявлениями психоза и лечением в больнице Маклина взяли свое. «Было потеряно не только время, мозг Гарри тоже изменился за 15 лет психоза, – объясняет Памела. – Он дефектен, но вы видите, насколько он умный, разговорчивый, забавный и какой интересной и динамичной могла бы быть его жизнь. Он достаточно болен, чтобы ничего не мочь, но достаточно здоров, чтобы понять, сколь многое потерял. Он достаточно критичен, чтобы не говорить другим людям, что голоса реальны, но не настолько, чтобы поверить в это самому. Он сказал мне, что беспокоится, что „бюро“ примет ужасные решения на его счет. Я ответила: „Боже, насколько же скучны и глупы эти голоса! Что за бюро?! Самое дешевое телешоу и то интересней“. Мы можем с ним посмеяться. Мы обсуждаем реальное препятствие, которое он не преодолел, а именно то, что он сам не хочет перестать их слушать. Они сейчас пугают его, а ранее они были друзьями». Китти сказала просто: «Гарри трудно решить, хочет ли он быть в реальном мире или в том, другом мире».
Сейчас Гарри живет один в квартире в Кембридже. Он каждый день по часу бегает, смотрит телевизор, ходит в кино и кафе. Посещает своего психотерапевта. Увлекается изучением рыб, морских и пресноводных. Он работает в оранжерее, это часть трудовой реабилитационной программы больницы Маклина. Но в мире Гарри ничто не длится долго, и в один из моих визитов к Китти она пожаловалась, что он перестал ходить в оранжерею: «Границы его мира совсем сузились».
Китти неустанно ищет возможности помочь Гарри, и, хотя у нее получилось больше, чем можно было надеяться, она испытывает разочарование. «Рождение моих детей было для меня освобождением, – говорит Памела, – поскольку я просто не могла больше это выносить». Она положила мобильный телефон на стол между нами. «Я говорю с ним так же часто, как и с детьми. Он звонит мне, когда ему плохо, чтобы я вытащила его из этого состояния. Я знаю, что, если нет вестей, значит, все в порядке». Китти видит плюсы во всем происходящем, но все равно испытывает разочарование. «Я ждала от Памелы большей поддержки», – сказала она. В то же время Китти чувствует, что она должна как можно больше заботиться о Гарри. «Он очень одинок, но как только кто-то пытается подружиться с ним, у него появляются параноидальные подозрения. Он рассказал мне, что как-то пошел на пробежку, и один парень окликнул его: „Гарри, Гарри!“ Это был парень, который делает блинчики в закусочной, где бывает Гарри. Они немного поговорили. „Я словно почувствовал себя членом общества“, – сказал он». Но Гарри с матерью могут и пошутить. Китти пыталась добиться реорганизации палат в больнице Маклина. Гарри пошутил: «Мам, похоже, я подарил тебе совершенно новую возможность построить карьеру».
Найти баланс между поддержкой и давлением по-прежнему практически невозможно. «Сейчас он делает все, что в его силах, – говорит Памела. – Мне кажется, что мы близнецы. В его рассказах не было почти ничего, что я не могла бы прочувствовать или соотнести со своим собственным опытом. Я писатель-фантаст, он тоже по-своему писатель-фантаст. Он создает другие миры; временами он живет в других мирах. Есть персонажи, есть планеты. У него прекрасное эстетическое чутье, и это стимулирует бредообразование. Это очень опасный, страшный, одинокий мир, но в нем есть и моменты красоты. Огромная заслуга моей матери в том, что она никогда не сдается. Отчим не мог быть рядом, сражаться за Гарри; ему было слишком больно, но это пробудило в моей матери воина. Это заслуги мамы, врачей и, самое главное, Гарри. Он оказался очень мужественным. Для меня он герой. Он как те, кто провел 15 лет во Вьетнаме. Он все еще просыпается и находит поводы для радости. Хватило ли бы у меня мужества так жить? Я не уверена».
У Китти была чудесная жизнь, пока Гарри не заболел. «Я была гораздо более легкомысленной, пока меня не затащили в мир психических расстройств, – говорит она. – Теперь я помогаю людям, даю советы или нахожу им врачей. Уверена, что это закалило мой характер, но, честно говоря, я предпочла бы быть счастливой и легкомысленной». Китти знает, что Гарри испытывает вину за то, что его болезнь отразилась на ее жизни, поэтому пытается свести к минимуму это его чувство. Я спросил ее, сколько времени и эмоций отнимает у нее забота о Гарри, и ее глаза наполнились слезами. Она пожала плечами и заставила себя улыбнуться. «Все время. Все, – сказала она почти виновато. – Я ничего не могу поделать».
Широко известно, что шизофрения проявляется продуктивными симптомами (галлюцинации), а также негативными и когнитивными симптомами – это дезорганизация психической деятельности, отсутствие мотивации, притупление аффекта, нарушения речи (алогия), расстройства памяти и общее ухудшение функционирования
[807]. Один эксперт описал ее мне как «аутизм плюс бред», что, конечно, некорректная, но не лишенная смысла характеристика. Вот как одна пациентка описывает свои продуктивные симптомы: «Я не могла успокоиться, потому что меня одолевали ужасные образы, настолько яркие, что я испытывала реальные физические ощущения. Не могу сказать, что я действительно видела образы, они никак не представлялись. Я их скорее чувствовала. Казалось, мой рот был полон птиц, хрустевших на зубах, и я задыхалась от их перьев, крови и переломанных костей. Или я видела разлагающиеся человеческие трупы, которые я хоронила в бутылках из-под молока, а потом поедала. Или пожирала голову кошки, которая тем временем грызла мои органы. Это было ужасно, невыносимо»
[808].
