У Джорджа Марколо было много друзей в старшей школе в Нью-Джерси
[907]. В подростковом возрасте он был неудачником, в старшем возрасте попробовал ЛСД. Через несколько недель он решил попробовать еще раз, но вместо одной таблетки взял четыре. «После этого все стало немного странно, – вспоминает он. – Я думаю, что кислота ускорила развитие болезни, которая уже была во мне». В колледже Джордж блестяще разбирался в физике. «Он самый умный человек в нашей семье», – так сказал его отец Джузеппе. Джордж вспоминает: «1 ноября 1991 года, когда я учился в Бостонском колледже, я проснулся и почувствовал, что нахожусь под действием кислоты. Я ничего не принимал и ничего не делал. Это состояние не проходило в течение восьми лет». Джордж обратился к врачу в университетском кампусе, который сказал, что все само пройдет. На тот момент Джордж воспринял такой ответ врача нормально; теперь же он возмущен. «Если бы мне кто-то сказал, что он чувствует, будто находится на наркотиках, хотя их не принимал, я бы ответил: „Вас нужно обследовать“».
Он не хотел говорить родителям и друзьям, что происходит. «Я боялся, что они подумают, что я сошел с ума. Вместо лекарств я употреблял алкоголь и марихуану. Все ощущения были ярче, ядовитей. Еда казалась ужасной на вкус. Если бы я тогда принимал лекарства, я бы избежал восьми лет всего этого». Несмотря на симптомы, он сохранял среднюю оценку 3,7 по физике. «Но состояние ухудшалось, – рассказывал Джордж. – Голоса становились все более и более заметными». Он устроился на работу в один из стартапов на Уолл-стрит. Через несколько месяцев перестал ходить на работу, и его родители ничего не смогли сделать, чтобы заставить его вернуться. Родители Джорджа развелись, когда он учился в средней школе, и он жил со своей матерью Бриджит. Она объяснила мне: «Молодые люди уходят из колледжа, и кто-то должен подтолкнуть их, так как они не осознают необходимости строить свою жизнь. Думаю, он совсем не понимал этого. Я беспокоилась, иногда раздражалась. Но не видела реальной проблемы». Поведение Джорджа становилось все более странным. «Он сказал, что знает, о чем думают соседи по улице», – вспоминает Джузеппе. Бриджит была ошеломлена. «Тем не менее я и не думала, что это был психоз», – говорит она.
Супруги Марколо настояли на том, чтобы Джордж обратился к врачу, и примерно через четыре месяца он рассказал им, что слышит голоса. «Я была так напугана, что даже не подумала о слове шизофрения», – говорит Бриджит. Им потребовалось несколько месяцев, чтобы добраться до Дэвида Натана, психиатра из Принстона, который работал с людьми с нарушениями мышления; он немедленно признал серьезность болезни Джорджа и назначил лечение. У Джорджа не было работы с тех пор, как он ушел с Уолл-стрит.
Джордж обычно прятал таблетки в рот и выплевывал их, когда родители не видели. Во время рецидива он трижды разбил машину. В конце концов спустя десять лет он стал понимать важность лекарственной терапии. Голоса он слышит постоянно, но они несколько банальны. «Иногда они говорят серьезные вещи, но я могу игнорировать это, – сказал он. – Некоторые голоса – придурки, понимаешь? Иногда ты начинаешь говорить с одним голосом, а заканчиваешь разговор с другим, который не знает, о чем мы говорили. Сначала я думал, что голоса были окружающими людьми. Потом я понял, что они не делают того, о чем говорят, что собираются сделать. Так что теперь я слышу их, я говорю с ними, но не верю, что они что-то сделают. Пока я разговариваю с вами, я могу их игнорировать. Лекарства никогда не заставляли их уйти, но мне было легче с ними справляться. Есть те, с кем мне нравится разговаривать, а некоторые я терпеть не могу. Несмотря на то, что я ненавижу все это, есть некоторые голоса, по которым я буду определенно скучать, если они исчезнут».
Несколько лет назад Джордж переехал к отцу, который почти полностью сосредоточил свою жизнь вокруг младшего сына. «Я не буду заводить с кем-то отношения, потому что не могу позволить себе отвлечься, – говорит Джузеппе. – Я должен сделать для Джорджа все, что должен». Старший брат Джорджа обещал, что позаботится о нем, когда Джузеппе не станет. Джордж, которому было 35 лет, когда мы встретились, принимал клозапин и регулярно сдавал анализы крови. «Сейчас мне лучше, чем раньше, – сказал он. – Я все еще испытываю паранойю, когда нахожусь на людях, но я могу как-то жить. Родители очень внимательно следили за приемом лекарств и следят за моим поведением. Я не делаю ничего особенного. В основном целый день разговариваю с голосами. Если папа дома, а я собираюсь поговорить с ними, я иду в другую комнату. Мне не нравится, когда люди видят, как я разговариваю сам с собой, даже если это мой отец». Джузеппе нашел способы контактировать с голосами сына. Он рассказывает: «Джордж смеется вместе с ними, и я говорю: „Джордж, подключи меня, дай мне знать, что там они говорят“, – и мы немного шутим по этому поводу». Бриджит сказала: «Это не какая-то интеллектуальная беседа. Как парни на углу улицы. Мне неприятно это слышать, но я глубоко вздыхаю, но никогда не приказываю ему прекратить».
Джордж встречается с доктором Натаном каждую неделю, а Джузеппе обычно гуляет рядом и ждет его. Джорджу нравится договоренность, избавляющая его от необходимости объяснять все дважды, своему отцу и своему доктору. «Я мало что могу сделать, кроме как принимать лекарства, приходить к врачу, – сказал он. – Просто надеюсь, что плохого станет меньше. Это явно стресс для обоих моих родителей, и я знаю, что это не моя вина, но все равно чувствую себя плохо из-за этого».
Джузеппе говорит: «Меня не волнует, как вся эта ситуация ударила по мне. Но, сидя в своей комнате, я плачу из-за того, что он столько теряет. Какой могла быть жизнь, должна была быть, но для него она уже никогда такой не будет». Бриджит сказала: «Он такой замечательный человек – порядочный, добрый, нежный. Он заслуживает намного лучшего. Вначале я думала: „У него никогда не будет нормальной жизни“. Вы просто скажете: „А что такое нормальная жизнь? У кого нормальная жизнь? Что каждый из нас здесь делает?“ Я так горжусь своими тремя сыновьями, они многого достигли. Мой старший сын талантливый и решительный. Младшему все удается. Но Джордж такой порядочный! Посмотрите, как он живет со всем этим в голове. Я горжусь им».
Наряду с движением за раннее вмешательство появляется движение за восстановление
[908], которое предлагает прибегать к биологическому лечению для устранения продуктивных симптомов и психосоциальным методам с целью смягчения негативных и когнитивных симптомов. Акцент делается на улучшении качества жизни даже для пациентов с плохим клиническим состоянием. При этом подчеркивается, что у глубоко больных людей все еще есть возможности, которые должны быть максимально усилены. При ведении таких пациентов необходимо, чтобы даже у тех, кто страдает от продолжающихся психотических симптомов, ухудшения когнитивных способностей и социальных ограничений, был кто-то, кто помог бы разобраться с медицинской страховкой, отвести их на прием к врачу, обеспечить условия проживания. Больным помогают найти такую работу, где их дефект не критичен и находит поддержку; некоторые больные проходят реабилитационное обучение для развития рабочих навыков. Тренинг социальных навыков позволяет им улучшить взаимодействие с другими людьми. Больные выполняют упражнения для мозга на компьютере, которые улучшают память, способность принимать решения и внимание. Ценен любой способ, который позволит человеку интегрироваться в социальную среду. Одна женщина, чей сын недавно получил диагноз, описала, как она наблюдала за подростком, заправляющим машины на бензоколонке. «Два года назад я бы подумала, что он живет грустной, бесполезной, бессмысленной жизнью, – сказала она. – Теперь же я подумала: „Если бы только мой сын мог быть таким, как он!“»
[909].
