Леон прожил 20 лет в лучах славы, а в 36 его поразила фокальная дистония – неврологическое заболевание, вызывающее непроизвольные сокращения мышц, из-за которых он не мог пользоваться третьим и четвертым пальцами правой руки. Фокальная дистония обусловлена неустанным повторением паттернов мелкой моторики вопреки боли. Сын Леона, джазовый музыкант Джулиан Флейшер, объяснил: «Он безжалостно эксплуатировал свою правую руку, потому что так говорила ему мать; он использовал ее, пока она не вышла из строя». Леон пережил депрессию, его брак распался. «Прошло несколько лет отчаяния, прежде чем я понял, что мое призвание состояло в самой музыке, а не в том, чтобы быть пианистом, играющим двумя руками», – сказал он. Он заново открыл себя как дирижер, педагог и исполнитель ограниченного, но виртуозного «левостороннего» фортепианного репертуара.
Леон очень осознан в своей зрелости. «Вы можете исполнить пьесу так, словно вы находитесь в эпицентре событий, а можете просто как рассказчик, – говорит он. – Ну, знаешь, „однажды, жили-были…“ Это может быть выразительнее. Это освобождает воображение слушателя. Исполнитель не диктует: „Вот, что я чувствую, поэтому вы должны чувствовать то же“. Вундеркинд не может этого сделать, но полностью зрелый исполнитель может». Он описал блестящих молодых студентов как людей, которые хотят построить дом вокруг декоративного объекта. «Я учу их: „Спальня будет там, кухня – там, а гостиная – там. Вы должны иметь эту базу, прежде чем наполнить дом красивыми вещами. Главное – это структура“». Его сын с усмешкой заметил, что этот чрезвычайно тонкий способ мышления не распространяется на человеческие отношения: «Речь не о том, что он добрый, а о том, что он проникает в умы людей, которых он любит. И в музыке все это есть».
Я поинтересовался, дала ли дистония Леону что-нибудь положительное. «Это принудило меня – и тем самым дало мне силы – отступить в сторону, посмотреть на мир шире открытыми глазами. То есть в моем случае – услышать его. Если бы мне дали шанс пережить все снова и не заболеть фокальной дистонией, я не уверен, что стал бы что-то менять». Дистония доказала то, чему он учился у Шнабеля: музыкальность требует скромности. «Шнабель сравнивал исполнителя с проводником в Альпах, – сказал Леон. – Он должен привести вас на вершину горы, чтобы вы могли наслаждаться видом. Сам он не является целью. Цель – это открывающаяся картина».
Когда Леону было за 70, постоянно сведенные судорогой мышцы руки расслабляли с помощью ботокса, а рольфинг еще больше расслабил мягкие ткани. Он снова начал играть обеими руками, и его последующие записи заслужили высокие оценки. «Техника уже не та, что была, и осталась только музыкальность, – сказал Джулиан. – Он почти не играет по нотам, он играет их смысл». Леон сказал: «Я никоим образом не вылечился. Когда я играю, от 80 до 90 % моей концентрации и осознанности зависит от руки. Я стер хрящи между суставами, так что в моих пальцах кость трется о кость, и это чем-то напоминает Русалочку. Она влюбилась в мужчину, и ее желание исполнилось: она стала человеком. Ценой было то, что каждый ее шаг походил на хождение по ножам. Эту сказку я помню очень, очень хорошо».
Музыкальных вундеркиндов иногда сравнивают с детьми-актерами, но дети-актеры изображают детей; никто не платит, чтобы посмотреть, как шестилетний ребенок играет Гамлета. Ни в одной дисциплине никогда не совершал революцию ребенок. Леон Ботштейн сказал: «Одаренные подтверждают признанные истины; но никогда их не меняют». Музыкальному исполнению можно быстро научиться, потому что оно управляется правилами, структурировано и формально; глубина же исполнения приходит позже. Моцарт был архетипичным вундеркиндом, но, если бы он не дожил до 25 лет, мы бы ничего не знали о нем как о композиторе. Увидев в 1764 году восьмилетнего Моцарта, английский юрист Дэйнс Баррингтон писал: «Он досконально знал основные принципы композиции. Он был также мастером модуляции, и его переходы от одной тональности к другой были чрезмерно естественными и рассудительными»
[1075]. И все же Моцарт тоже явно был ребенком. «Пока он играл мне, вошел его любимый кот, и он сразу же оставил свой клавесин, а мы не могли вернуть его к игре в течение значительного времени. Он иногда бегал по комнате с палкой между ног, будто скачет на лошади». Каждый вундеркинд – химера такого мастерства и ребячества, и контраст между музыкальным мастерством и личной незрелостью может быть поразительным. Одна девочка-вундеркинд, с которой я беседовал, в семь лет переключилась со скрипки на фортепиано. Она обещала рассказать мне о причине, если я не скажу ее матери. «Мне хотелось сидеть», – сказала она.
Большинство детей, которых с ранних лет обучают в строгости, не становятся исключительными музыкантами. Йохевед (Веда) Каплински из Джульярдской школы, который возможно, является самым уважаемым в мире преподавателем фортепиано для младших школьников, объяснил: «Пока ребенку не исполнится 18–19 лет, вы не знаете, будет ли у него эмоциональная способность к самовыражению»
[1076]. Слишком взрослая жизнь в детстве может обернуться незрелостью во взрослом возрасте – принцип, наиболее очевидно подтвержденный публично Майклом Джексоном. Японская пословица гласит, что 10-летний вундеркинд становится талантливым 15-летним на пути к 20-летней посредственности
[1077].
Спринтеру не пристало высокомерно относиться к марафонцу, и точно так же родителям не следует поощрять нарциссизм своих детей. Лучше всего действительно добиться чего-то своим трудом, прежде чем стать знаменитым, потому что, если слава приходит первой, она часто препятствует достижениям. Менеджер Чарльз Хэмлен, который взрастил многих звездных музыкантов, описывал родителей, которые хотят, чтобы их дети дебютировали в Карнеги-холле в 12 лет. «Вы не строите карьеру, играя в Карнеги-холле, – сказал он. – Сначала вы строите карьеру, а потом вас приглашают в Карнеги-холл»
[1078].
Шнабель видел в Леоне Флейшере ребенка с замечательными способностями, а не набор навыков, привязанных к ребенку, но многим родителям не хватает ума это понять. Карен Монро, психиатр, работающая с одаренными детьми, сказала: «Когда у вас есть ребенок, чей дар исключителен, родителям легко отвлечься и потерять в этой гонке самого ребенка»
[1079]. Ван Клиберн был одним из выдающихся вундеркиндов XX века, хоть и обрел славу только в 23 года, когда в разгар холодной войны выиграл конкурс пианистов имени Чайковского и был встречен дома парадом в свою честь. Его мать была его учительницей фортепиано, и, когда она занималась с ним, она говорила: «Сейчас я для тебя не мама». О своем детстве Клиберн вспоминал так: «Я хотел заниматься и другими вещами кроме игры на пианино, но я знал, что моя мать права насчет того, что я должен делать»
[1080]. Клиберн всю жизнь прожил со своей матерью. Но он в значительной степени приостановил свою карьеру после смерти отца, который был его менеджером, потому что не мог выдержать давления, он страдал от депрессии и алкоголизма, став при этом почетным членом общества Форт-Уэрта – добрым, приветливым, набожно реакционным – и номинальным руководителем названного его именем конкурса, который стал таким же престижным, как и тот, который он выиграл.
