Роберт Гринберг – профессор лингвистики
[1099]. Его жена Орна – художница. Хотя ни один из них не был особенно музыкальным, их маленький сын Джей с восторженным вниманием слушал «Песни матушки-гусыни» в записи, и всякий раз, когда они заканчивались, он плакал, и приходилось включать снова. В два года он начал играть на виолончели; в три года он изобрел свою собственную форму нотной записи. Через несколько лет он получил стипендию в Джульярдской школе. «Что бы вы сделали, если бы встретили восьмилетнего мальчика, который может сочинить и полностью записать половину великолепной фортепианной сонаты в стиле Бетховена на ваших глазах и без пианино менее чем за час?»
[1100] – вопрошал Сэмюэл Займан, преподаватель композиции в колледже.
В 14 лет Джей рассказал на телешоу «60 минут», что у него в голове постоянно работает несколько каналов и он просто записывает то, что слышит. «Мой мозг способен управлять двумя или тремя различными музыкальными инструментами одновременно, наряду с каналом повседневной жизни и всем остальным, – сказал он. – Бессознательное отдает приказы со скоростью света. Я просто слышу это, как если бы это было гладкое исполнение работы, которая уже написана»
[1101]. Забота о таком вундеркинде – это как работа на полный рабочий день. «Нам пришлось влезть в долги и пожертвовать нашей карьерой, но не потому, что мы были холодными и целеустремленными родителями, – сказал мне Роберт. – Все потому, что эти изменения были необходимы для благополучия нашего сына, его психического здоровья, уверенности в себе и способности найти наставников и друзей».
Нейробиолог Нэнси Андреасен предположила, что «творческий процесс схож у художников и ученых, он очень интуитивен и может возникать из бессознательных или сновидных психических состояний, во время которых создаются новые нейронные связи в ассоциативной коре головного мозга»
[1102]. Описания Джеем его творчества подтверждают такие наблюдения. Когда его спросили, как он находит музыкальную идею, Джей ответил: «Это приходит ко мне само. Обычно идея выбирает самый неудобный момент для этого, когда я нахожусь в милях от ближайшего листа бумаги или ручки, не говоря уже о компьютере с программами для записи музыки. Например, я иду и слышу определенную каденцию, которую играют два гобоя, фагот и диджериду. Поэтому я иду домой, и из этого я беру больше идей для других мелодий, которые в итоге собираются вместе, чтобы сформировать полное произведение».
К тому времени, когда Джею исполнилось 14 лет, у него уже был контракт с Sony Classic. Его заметки для записи Пятой симфонии и квинтета для струнных дают некоторое представление о специфике его мышления: «Оставалось только довести до ума фантазию, а также несколько незначительных технических деталей финала; это также самое структурно совершенное движение в пьесе, поскольку оно следует математической функции, y = 1/x2. График этой функции основан на асимптотах осей х и y; от очень близкого, но все же не совсем нуля, он медленно, но неуклонно поднимается между целыми числами x = 1 и x = 0, чтобы почти коснуться оси y, которой он снова не может достичь; это отражается по всей оси. Квинтет описывает три грани человеческой психики согласно фрейдистской теории: суперэго, или совесть, которая сдерживает остальную часть произведения (адажио); эго, соприкасающееся с реальностью и соответствующее старой пословице „для тех, кто чувствует, жизнь – трагедия; для тех, кто думает, – комедия“ (скерцо); а ид – импульсивное и инстинктивное, бессознательное и в конечном счете самое отрадное (престиссимо)»
[1103]. Вы никогда не догадаетесь из этого, насколько лирична его музыка или насколько захватывающей она может быть.
Джей скромен и застенчив настолько, что часто это граничит с грубостью; если вы говорите мало, он кажется скучающим; если вы говорите много, он смотрит с презрением, как бы говоря, что его и ваша энергия лучше могли бы быть потрачены на другие занятия. Один журналист сказал мне, что брать у него интервью – «все равно что бросать камни в колодец». Его отец говорит: «Он любит слушать живую музыку; она питает его. Он ненавидит те моменты, когда хотят, чтобы он вышел на сцену. Шуберт не должен выходить на сцену; зачем ему это?» В мизантропии Джея есть оттенок триумфа, как будто это доказательство подлинности, которой, по-видимому, не хватает более социализированным музыкантам. «Он лучше общается со взрослыми, но многие взрослые боятся его преждевременной развитости и чувствуют угрозу и беспокойство», – считает Роберт. Джей явно гораздо более человечен, чем позволяет видеть публике, и воспринимается более привлекательным в своей музыке и даже в своем блоге, чем при личном общении. В своей смеси склонности к рефлексии и высокомерной наивности он не слишком отличается от Ари Неймана, аутичного человека, которого считают одновременно и гением, и инвалидом. «Моя музыка действительно выражает мои чувства, даже если я не осознаю этого»
[1104], – сказал Джей. Многим людям музыка нужна, чтобы передать свои эмоции другим; Джею она нужна, чтобы увидеть свои собственные эмоции.
На протяжении большей части истории считалось, что вундеркинды одержимы дьяволом; Аристотель полагал, что не может быть гения без безумия
[1105]. Паганини обвиняли в том, что он продал душу дьяволу
[1106]. Итальянский криминалист Чезаре Ломброзо писал в 1891 году: «Гениальность – это истинный дегенеративный психоз, относящийся к группе морального помешательства»
[1107]. Недавние исследования в области нейробиологии демонстрируют, что в процессах реализации творческих актов и психотических состояний происходит активация одних и тех же мозговых структур и отмечается уменьшение количества дофаминовых рецепторов D2 в таламусе
[1108]. Эти состояния разделяет континуум, между ними нет четкой границы.
