Учитель Кэнди обычно гастролировал по Техасу с Далласским мужским хором, и он начал брать Кэнди с собой на выступления, когда ей было семь лет. «В Минеоле одна дама сказала: „Я хочу твой автограф“, – вспоминала Кэнди. – Я ответила: „Я еще не умею писать“. – „Милая, это не имеет значения. Ты будешь следующим Ваном Клиберном“». Люди стали в шутку называть ее именем виртуоза. «Я начала чувствовать себя циркачкой, – вспоминала Кэнди. – Однажды я пошла к своим родителям и сказала: „Мне плохо. У меня болит животик“».
В восемь лет родители забрали ее с концертов. Кто-то познакомил их с Грейс Уорд Ланкфорд, светской дамой из Форт-Уэрта, которая фактически основала конкурс имени Клиберна. Ланкфорд предложила отдать Кэнди в частную школу в Форт-Уэрте, обеспечивать питание в течение недели и взять на себя ее музыкальное образование. Родители Кэнди отказались, но они серьезно отнеслись к оценке способностей своей дочери, и Ланкфорд стала учителем Кэнди. Мать Кэнди настаивала, чтобы Кэнди упражнялась по четыре часа в день, но Кэнди была полна решимости сделать это в любом случае. «Когда мне было четыре года, я сказала: „Я собираюсь стать пианисткой“. У меня не было другого выбора». В том году она выиграла конкурс в Форт-Уэрте. Когда Кэнди было десять лет, у Ланкфорд диагностировали рак толстой кишки, и она прожила еще всего три месяца. Никто не хотел, чтобы Кэнди стала свидетельницей смертельной болезни, поэтому она больше никогда не видела своей наставницы. Она сказала родителям, что не может играть без Ланкфорд. Потом им позвонили. Уже при смерти Ланкфорд попросила известную венгерскую пианистку Лили Краус из Техасского христианского университета взять Кэнди в ученицы.
«Я была поражена этой очаровательной женщиной, – рассказывала Кэнди. – Лили Краус была как европейская королева. Парчовые платья. Тройная нитка жемчуга на шее, которую она носила каждый день. Скрипач Феликс Галимир позже говорил мне, что „каждый мужчина в Европе был влюблен в Лили Краус“». Кэнди выучила концерт Мендельсона соль минор и думала, что ее новая учительница будет впечатлена. «Она послушала, а потом сказала: „А теперь, дорогая, я научу тебя играть на пианино“. Она взяла с рояля все мои книги, бросила их на пол и сказала: „Сыграй гамму“. И я играла до-мажорную гамму. Потом она начала говорить: „Играй соль минор. Сыграй си-бемоль мажор. Играй во встречном движении. Сыграй четыре октавы“. Она просила меня сделать то, о чем я никогда раньше не слышала. Вся моя жизнь фактически рухнула».
Мать Кэнди несколько побаивалась Ланкфорд, но Лили Краус внушала ей благоговейный трепет; она забрала домой платья учительницы, чтобы подшить их. Кэнди испытывала к своему педагогу целую гамму чувств. «Если в 11-летнем возрасте в вашей жизни присутствует сильная личность, всемирно известный концертный исполнитель, как это может не омрачить вашу мать? – сказала она. – Я хотела во всем подражать Краус». Кэнди старалась держать мать подальше от своих отношений с Краус, но мать стала ее «сержантом по строевой подготовке», заставляя часами сидеть за роялем. «До этого ничего подобного не было, – сказала Кэнди. – Никогда».
В течение полутора лет Кэнди играла только упражнения: арпеджио, трели, гаммы, этюды Черни, гаммы в терциях, гаммы в октавах. «Я думала, что сойду с ума. Где же концерты?» Наконец Краус решила, что Кэнди готова к сонате Моцарта. Они установили режим: Краус будет гастролировать по Европе все лето, в течение которого Кэнди будет учить музыку наизусть; когда мадам вернется в сентябре, Кэнди заново выучит те же самые кусочки «правильным способом». Отцу Кэнди предлагали повышение, но оно предполагало переезд, что было немыслимо, пока Кэнди училась у Краус.
Это прижилось как шутка – представлять Кэнди как «ученицу Лили Краус, следующую победительницу конкурса Клиберна», на котором Кэнди будет «закручивать гайку». Она хотела поехать в Джульярд, но не смогла оставить Краус. «Я единственная ученица, которая научилась настоящей технике, которой владела Краус, – сказала она. – Я провела с ней 14 лет, чтобы это заслужить». Кэнди решила, что хочет оставить свой след, играя концертную версию фантазии Шуберта «Странник», но Краус сказала: «Я единственная пианистка, которая играет эту пьесу». Это было началом раскола в отношениях. «Мадам Краус боролась за то, чтобы ее карьера продолжалась как можно дольше, – подытожила Кэнди. – Она жаждала моей молодости, но не могла ее получить».
Кэнди чувствовала, что на нее давят упертость матери и упущенные возможности отца в карьере. Она чувствовала, что Краус ведет ее к триумфу таким образом, чтобы Кэнди могла прославиться, но не затмить славу учительницы. Она чувствовала тягостное бремя возложенных на нее надежд и того, что она приемный ребенок, который должен доказать, что достоин того, чтобы его не бросили. Она почувствовала ужасное беспокойство, которое началось с ее выступления в Техасе. Она поступила в Техасский христианский университет, где начала все больше и больше бороться с трудностями в работе и проблемами физического здоровья. Она, наконец, готовилась к участию в конкурсе Клиберна с фортепианным концертом Прокофьева № 2.
Незадолго до состязаний она сильно заболела и за месяц похудела на 30 фунтов. Врачи диагностировали у нее анорексию, и в течение следующих пяти лет она становилась все слабее и слабее; в конце концов она похудела до 85 фунтов, при росте 5 футов 10 дюймов. Ее почки отказывали, и она была подключена к аппарату жизнеобеспечения. Краус записала в своем дневнике, что прощалась с Кэнди перед смертью. В больнице Кэнди размышляла о своем бедственном положении. «Я много раз обвиняла свою мать: „Ты не любишь меня, потому что я не выиграла конкурс Клиберна“. Я думала, она видела во мне только вундеркинда. Мадам Краус любила меня, я была ее ребенком, и она звала меня Кэнди-Бэнди. Но все равно я всегда была пианисткой Кэнди Боукомб. Почему я не могу быть просто человеком Кэнди Боукомб?» В конце концов она узнала, что у нее болезнь Крона; ей потребовался год, чтобы снова начать ходить.
Когда ей было почти 30, она написала Лили Краус: «Я должна покинуть вас, мадам Краус. Я должна покинуть Форт-Уэрт, и своих родителей, и свой мир, каким я его знаю, и уехать в Нью-Йорк». Кэнди продала все, что у нее было, чтобы заплатить за Джульярд. «Мои родители были в слезах, – вспоминала она. – Они знали, что мне нужно что-то делать, но они правда не знали, что будет дальше».
В Джульярде она открыла для себя людей. «Я так устала быть одна, в дороге, в карьере, в жизни, во всех отношениях все время», – вспоминала она. Кэнди закрутила роман со скрипачом из Джульярдской школы Эндрю Шастом. Энди предложили работу в Далласском симфоническом оркестре, Кэнди вышла за него замуж и вернулась в Техас. Вскоре брак начал разваливаться. «Он был уважаемым дирижером, а мне нечего было делать», – вспоминала Кэнди. В ее отношениях с Краус наставница всегда перетягивала на себя внимание; теперь же ей было трудно не соперничать с мужем. «Я была готова уйти от него», – сказала она. Потом оказалось, что она беременна. Ребенок неожиданно объединил их; это сфокусировало энергию Кэнди на ком-то кроме нее самой. «Будучи вундеркиндом, ты всегда самый важный человек в доме, – рассказывала она. – Мисс Совершенство, вот кем я всегда была, но теперь не я была центром внимания. Как оказалось, это то, чего я действительно хотела все это время». Кэнди в конце концов стала органисткой и музыкальным руководителем местной Епископальной церкви. Когда я посещал там службы, я спросил некоторых прихожан, что они думают о музыке. Все знали, что она была прекрасным музыкантом, но многие из них не слушали классическую музыку за пределами церкви, а некоторые никогда не любили ее до прихода в Сент-Эндрюс. Слушая там игру Кэнди, я чувствовал себя немного как в фильме «Пир Бабетты», когда прихожане вставали, садились, возились со своими псалтырями, в то время как вокруг них звучал каскад возвышенных гармоний.
