Впервые я встретился с Лан Ланом в 2005 году в Чикаго, когда ему было 23 года. В тот день я был на особенно прекрасном концерте, где он играл фортепианную сонату Шопена № 3 си минор. После выступления очередь примерно из 400 человек терпеливо ждала, чтобы получить его автограф на компакт-диске, и Лан Лан давал его всем желающим. Потом он пригласил меня поговорить в его номере. Когда мы приехали, Лан Гожэнь смотрел телевизор. Он пожал мне руку, мы обменялись любезностями, а затем со свойственной ему смесью грубости и простоты он разделся и лег вздремнуть. По моему опыту, все любят Лан Лана и никто не любит Лан Гожэня, но Лан Лан не такой теплый, как кажется, а его отец не такой суровый: они слиты в единый феномен. «Когда мне исполнилось 20, я добился огромного успеха, и я начал любить своего отца, – поделился со мной Лан Лан. – Он очень хорошо слушает и помогает мне стирать, укладывать вещи. Я избалованный ребенок. После большого концерта никто больше не станет делать мне легкий массаж в два часа ночи, обсуждая прошедшее выступление».
Однажды я сказал Лан Лану, что по американским стандартам методы его отца будут считаться жестоким обращением с детьми и что его веселость поражает меня. «Если бы мой отец оказывал на меня такое давление, и я ничего бы не достиг, это было бы жестоким обращением, я был бы травмирован, возможно, уничтожен, – ответил Лан Лан. – Он мог бы быть менее экстремальным, и мы, вероятно, добрались бы до того же уровня; вам не нужно жертвовать всем, чтобы быть музыкантом. Но у нас была одна и та же цель. Так как все это давление помогло мне стать всемирно известным звездным музыкантом, которым мне быть очень нравится, я бы сказал, что для меня это был, в конце концов, прекрасный способ роста».
Несколько последних книг по теме гениальности апеллируют к пословице: «Путь к совершенству – это практика», – устанавливая для достижения мастерства нагрузку в десять тысяч часов
[1152]. Это число взято из наблюдения шведского психолога К. Андерса Эрикссона о том, что к 20 годам лучшие скрипачи берлинской Академии музыки практиковались в среднем десять тысяч часов в течение десяти лет, примерно на 25 сотен часов больше, чем предыдущее наиболее совершенное поколение
[1153]. Навыки и, возможно, нейронные сети развиваются благодаря настойчивости. Недавние опросы, в которых оценивали талант разных людей, а затем определяли длительность их практики, показали, что практика имеет бóльшее значение, чем талант
[1154]. Дэвид Брукс писал в New York Times: «Главный актив – это не какой-то таинственный гений. Это способность осуществлять намеренную, напряженную и скучную практику. Мы строим себя через деятельность»
[1155].
Несомненно, в этой идее есть большая доля истины; если бы это было не так, образование было бы бесполезным, а опыт – пустой тратой времени. Я бы предпочел лететь в самолете с пилотом, который летает уже десять лет, а не с тем, для кого это первый полет, и никто не хочет есть приготовленное кем-то впервые суфле. Но сакрализация десяти тысяч часов как основы успеха сродни сентиментальности Горацио Элджера. Леопольд Ауэр, великий преподаватель скрипки прошлого века, обычно говорил ученикам: «Практикуйтесь по три часа в день, если вы хоть немного хороши, и четыре, если вы глуповаты. Если вам нужно больше – остановитесь. Стоит попробовать другую профессию»
[1156].
Склонность к усердной практике сама по себе может быть врожденной, но воспитание ее может быть как минимум столь же важным, как воспитание самого таланта. Стэнфордский психолог Уолтер Мишель разработал в 1960-х годах так называемый «зефирный тест»
[1157]. Детей в возрасте от четырех до шести лет оставляли одних в комнате с лежащим перед ними на столе зефиром и говорили, что они могут съесть его сразу или могут подождать 15 минут и получить еще порцию. Дети, которые могли выждать, позже набирали в академических тестах в среднем на 210 баллов больше, чем те, кто не мог дождаться
[1158]. Совсем недавно Анджела Ли Дакворт, психолог из Пенсильванского университета, провела исследование среди старшеклассников, предложив участникам выбор между получением доллара сразу или двух долларов через неделю, и снова, те, кто мог отложить удовлетворение потребности, имели гораздо более высокий уровень академических достижений, независимо от IQ. «Интеллект действительно важен, – подытожила она, – но все же не так, как самоконтроль»
[1159].
