Я был поражен тем, как много бывших вундеркиндов, которые критиковали воспитательные методы своих родителей, потом бились над тем, как самим вырастить своих детей талантливыми. Дочь Кэнди Боукомб, которой было почти 16 лет, когда я брал интервью у Кэнди, обладает прекрасным слухом, играет на пианино и поет. «Когда Кэти впервые начала играть на фортепиано в три года, я хотела быть очень строгой, – сказала Кэнди. – Я говорила: „Заниматься нужно в 3:13 каждый день, и мы так и будем делать“. Это вызвало яростные трения между нами. Я должна была просто пустить все на самотек». Я удивлялся, почему Кэнди, которая старалась не критиковать собственную мать, добавила: «Потому что я не хотела, чтобы она когда-нибудь обвинила меня в том, что я навязала ей жизнь, которой она не хотела». Ник Ходжес оказался в таком же противоречивом положении. «Было бы очень неблагодарно сказать, что давать уроки фортепиано в шесть лет – это действительно давление, – сказал он. – Я стал бы музыкантом во что бы то ни стало, если бы даже моя мать не была такой, какой была. Я не могу себе представить, что я мог бы быть или даже хотеть быть кем-то или чем-то еще». Теперь он сам сталкивается с трудностями отцовства. «Если вы вкладываете всю свою жизнь в семейный бизнес, вы хотите, чтобы ваши дети продолжали инвестировать в него, – сказал Ник. – Вы хотите, чтобы они были художниками, которые знают все, что знаете вы, и могли использовать во благо весь ваш опыт. Все родители хотят этого, и это никогда не работает».
Отец Джеффри Кахане
[1193] вырос в иммигрантской нищете, девять человек жили в двух комнатах; он стал высококлассным психологом и был решительно настроен на то, чтобы его сын закалил характер, пройдя через схожие трудности. Джеффри часто должен был выступать дома: «Я нашел настоящее утешение и радость в фортепиано, но радость была омрачена. Я не хотел, чтобы мою любовь к музыке опустошили, дабы удовлетворить извращенную потребность моего отца». Джеффри познакомился с девочкой по имени Марта в летнем лагере, когда им было по 10 лет; они писали друг другу длинные письма, обещая как можно скорее пожениться и родить двоих детей. Марта училась музыке в Беркли и в конечном счете стала психотерапевтом; Джеффри стал уважаемым пианистом и дирижером.
Их сын Габриэль родился в 1981 году. Марта заметила, что в два года он уже мог петь в унисон; в четыре он спросил ее: «Ты слышишь джазовый звук, который издает поезд?» Его талант, однако, не подкреплялся дисциплиной, и его учитель скрипки в конце концов сказал, что продолжать нет смысла. «Моя мама была дисциплинированной, а папа, который много выступал и редко бывал дома, оставался очень далеким от моего музыкального воспитания, – вспоминал Габриэль. – У них обоих был одновременно и правильный, и неправильный подход к воспитанию».
Музыкальные направления, повлиявшие на Габриэля, были разнообразны. Он слушал реперов Dr. Dre, Cypress Hill и House of Pain, но также любил музыкальные предпочтения родителей: альбом Пола Саймона Graceland, альбом Джони Митчелл Blue, The Beatles. Он занялся джазовым фортепиано, пел в хоре, занимался в музыкальном театре. Он легко осваивал то, чему хотел научиться. «Скорость, с которой он учился играть на пианино в подростковом возрасте, была ошеломляющей», – вспоминала Марта. Но школьные занятия не интересовали Габриэля, что постоянно беспокоило Марту и совсем не беспокоило Джеффри. «Я считала, что он должен прежде всего сделать свои уроки, – сказала Марта. – Джефф не очень-то верил в систему образования. Я помню, как Джефф сказал мне: „Гейб – это огромный талант“. Я это понимала, но не так, как Джефф».
Габриэль вылетел из средней школы. «Было очень обидно, что этот блестящий парень не окончил школу, – рассказывает Марта. – Я предчувствовала это, но мои предчувствия не сделали меня настойчивым родителем». Габриэль попал в консерваторию Новой Англии, прошел тест на слух и был немедленно принят; к концу года, однако, он счел учреждение местечковым. Он встречался с девушкой, которая училась в Брауне; подал туда документы и поступил. «Мне помогла моя самоуверенность, – сказал он. – Я написал убедительное эссе о том, почему я был дураком в школе». В Брауне он загорелся идеей создать что-то, что переживет его самого. «Быть творцом, а не художником-интерпретатором – способ борьбы с предчувствием смерти», – сказал он. Он начал сочинять музыку, и его первый мюзикл получил приз Кеннеди-центра.
Когда Габриэль окончил школу, он переехал в Нью-Йорк и стал работать над тем, что впоследствии стало Craigslistlieder, циклом песен, для которого нашелся онлайн-спонсор, премьера состоялась в 2006 году. Он исполнял песни «в грязном баре на разбитом пианино для кучки хипстеров из Бруклина, которые ничего не знали о классической музыке, – как описывал он, – и они сходили с ума». Но его работа понравилась и классическим музыкантам. В 2007 году Наташа Паремски заказала ему свою первую сонату. В 2008 году он выпустил альбом, названный его именем, и получил заказ от Лос-Анджелесской филармонии. Я присутствовал на дебютном концерте Габриэля в Линкольн-центре. Даже когда произведение имело лишь налет классики по настроению и даже когда его исполняли с дюжиной других музыкантов, его центральное место в нем вызывало ощущения невероятно интимные.
Он сказал мне, что должен был писать свою музыку для собственного развития, потому что было так много всего, чего он не умел. Я спросил, сожалеет ли он об этих пробелах в своем музыкальном образовании. Он сказал: «В каждом случае, когда я видел кого-то, чье детство было связано с принуждением, я ощущал это как задержку развития или отравленное отношение к искусству. Я был убежден, что оно того не стоит. У нас с отцом глубоко недвусмысленные отношения – и если есть что-то, в чем я продолжаю пытаться быть похожим на него, то это его жажда знаний как основы того, почему мы делаем то, что делаем».
Его отец больше всего на свете хотел не повторить со своим удивительным сыном те отношения, которые были у него с его собственным авторитарным родителем. «Я так сильно отклонился в другую сторону, чтобы отстраниться от успехов Гейба, что переборщил, – говорит Джефф. – Гейб однажды сказал мне: „Жаль, что ты не заставил меня заниматься больше“. И все же я не могу не думать о том, что возможность найти свой собственный путь привела к очень необычному творческому бытию». Марта рассказывает: «Гейб – такой добрый человек. И это отражается в его музыке. Он сказал мне, что иногда, когда пишет, думает о том, как я реагирую на музыку, и поблагодарил меня за то, что я дала ему эту эмоциональную честность».
Габриэль записывал музыку и выступал с поп-музыкантами Руфусом Уэйнрайтом, Суфьяном Стивенсом, в проекте Шары Нова My Brightest Diamond, а также с классическими звездами, такими, как виолончелистка Алиса Вайлерштайн и баритон Томас Квастхофф. Газета The New York Times назвала Габриэля «высоколобым эрудитом»
[1194]. Он говорил мне, что «хотел бы достичь единого языка». И пояснил: «Идея быть жанровым исполнителем утомляет, но я чувствую себя все более угнетенным в концертном зале. Я ненавижу реакционную элитарность этого института, отсутствие в нем иронии. В классическом мире люди не понимают, что у Леннона и Маккартни было такое же острое чувство гармонии и мелодии, как у Шуберта».
