Многие женщины оставляют детей, зачатых в результате изнасилования, потому что у них нет доступа к аборту из-за религиозных убеждений или из-за контролирующего партнера, мужа или родителя. Я также встречал женщин, которые прекратили беременность, потому что глубокий самоанализ привел их к такому решению. Я встречал женщин, которые описывали сохранение беременности как немое воспроизведение вынужденной пассивности, которую они испытали при изнасиловании. Некоторые говорили, что воспринимали своих детей как улики: как будто прервать беременность – значит отрицать событие, которое ее породило. Поскольку возможность прерывания любой беременности прочно ассоциируется с феминизмом, многие из этих женщин нашли единственную поддержку в движениях против абортов и были обременены моральным дискурсом, на который они необязательно подписывались. Многие женщины, которые хотели оставить детей, зачатых в результате изнасилования, сказали, что чувствовали сильное социальное давление, заставляющее их сделать аборт.
Беременность после изнасилования – это двойной кризис. «Беременность после изнасилования – это кошмар, связанный не только с воспоминаниями о нападении, но и с оживлением его внутри твоего тела»
[1226], – заявила Ана Милена Джил, психолог, работающая в Боготе, Колумбия. «Нарушая границы тела женщины как место самобытности и автономии, беременность, возникшая в результате изнасилования, создает круг боли. Если изнасилование причиняет боль, ранит, ломает женщину, беременность загоняет ее в ловушку. Жить с результатом насилия в собственном чреве означает держать зверя внутри себя».
Младенец, зачатый в результате изнасилования, объединяет генетику матери с генетикой нападавшего. Для некоторых женщин плод, порожденный изнасилованием, представляет нежелательное завоевание ее тела инопланетным существом; для других он становится продолжением ее самой. В статье в US News & World Report одна женщина, выступающая за аборты, спрашивает свою сестру, забеременевшую в результате изнасилования: «Если бы кто-то выстрелил в тебя, ты бы ходила с пулей внутри?»
[1227] А другая женщина при идентичных обстоятельствах уверена в другом: «Младенец невиновен. Жертве вроде меня крайне важно вывести из себя „пулю“; но так же важно не лишать жизни невинного ребенка»
[1228]. Эти мнения свидетельствуют о разных моральных ценностях. Феминистка, выступающая против абортов, Джоан Кемп пишет: «Примечательно, что ребенка, зачатого в результате изнасилования, чаще называют ребенком насильника, чем ребенком жертвы изнасилования. В каком смысле насильник может считаться „отцом этого ребенка?“»
[1229] По-разному можно трактовать «разумный» образ действий. По словам Кемп, женщина, изнасилованная военным охранником, «пришла к выводу, что ребенок принадлежит ей; что отвергнуть ребенка – значит поддаться патриархальным взглядам». В этом обрамлении образная пуля, вошедшая в тело матери, превращается в ее центр силы.
Некоторые женщины испытывают стремительную смену привязанности и отвращения. В иных случаях первоначальная ненависть может уступить место любви, когда впервые чувствуется движение плода, а иногда только после того, как ребенок повзрослеет. Женщины, полюбившие таких детей, часто открыто критикуют аборты. Кей Зибольски, основательница лиги против абортов «Лига жизни после нападения», рассказала о своей беременности в 16 лет: «Ребенок был частью моего процесса выздоровления. Когда она начала двигаться во мне, я воспринимала ее как часть себя, а не его»
[1230]. Точно так же Кэтлин Дезиу пыталась отрицать, что она забеременела после нападения, носила пояса, чтобы скрыть изменения в своем теле, и пыталась спровоцировать выкидыш, но как только плод начал толкаться и двигаться, она сказала: «Я стала понимать, что эта маленькая жизнь внутри меня тоже боролась. Каким-то образом мое сердце смягчилось. Я больше не думала о ребенке как о плоде насильника»
[1231]. Шэрон Бейли вспоминала: «В основном мои чувства были такими: „Это только ты и я, мой малыш“. Я считала нас обоих жертвами»
[1232].
Однако осознание того, что ваш ребенок не участвовал в насилии над вами, отличается от ощущения, что ваш ребенок не испорчен. «Когда я впервые взяла его на руки, – призналась Кэтлин Дезиу, – я сразу вспомнила о его зачатии. Много раз я испытывала к нему ужасное чувство ненависти. Смех моего маленького мальчика часто напоминал мне ужасный смех того парня, когда он меня насиловал. И я проецировала это на своего сына»
[1233]. Другая женщина с отчаянием сообщила: «Я пыталась убедить себя, что изнасилования не было. Но, когда я смотрела на свою дочь, я понимала, что оно все-таки случилось»
[1234]. Падмасайи Папинени, изучавший женщин, забеременевших в результате изнасилования, писал: «Пережившие изнасилование гораздо больше боятся близости, меньше утешаются близостью и больше боятся быть брошенными. Чувство отторжения матери по отношению к младенцу может привести к возникновению широкого спектра психологических нарушений у ребенка. Дети постоянно напоминали матерям об ужасах изнасилования, и это неизбежно влияло на их взаимоотношения»
[1235].
