Однажды в августе 1975 года Бренда Энрикес покинула свой дом в Куинсе, чтобы подработать консультантом в городском летнем лагере
[1236]. Вопреки требованиям своей матери Лурдес она высоко завязала полы рубашки, демонстрируя свой загорелый живот. Когда Бренда вышла из метро и проходила мимо припаркованного такси, дверь машины распахнулась, и мужчина затащил ее внутрь. «Это было так быстро, я оказалась на полу, лицо – на полу, а моя задница на каком-то возвышении». Водитель перебрался на заднее сиденье, двое мужчин по очереди изнасиловали ее, затем швырнули ей джинсы и вытолкнули обратно на улицу, по ее ногам текла кровь.
Вернувшись домой, она приняла длительный душ и не сказала ни слова о том, что произошло. «Мама предупреждала меня, что нельзя так носить рубашку, я не послушала, и смотрите, что вышло, – плакала она. – Так что я винила себя. Мне казалось, что все всё знают, как будто на мне была табличка: „Я больше не девственница“ или „Жертва изнасилования: сама напросилась“». Когда у нее не пришли следующие месячные, она призналась своей лучшей подруге, и они ускользнули во время перемены в Центр планирования семьи, чтобы сдать тест на беременность. Когда позже она узнала, что результат положительный, она упала в слезах прямо в телефонной будке. В то время аборт был разрешен для 16-летней девочки без согласия родителей, но она «не думала, что аборт будет той ложью, которая мне сойдет с рук». Сначала она рассказала своему парню, и он сказал, что больше не хочет ее видеть. Затем она сообщила эту новость своим родителям. Ее отец, Виченте, сказал: «Ты уверена, что именно это и произошло? Почему ты не пошла в полицию?» Спустя годы она вздрагивала, говоря это. «Почему, почему, почему, я слышала сплошные „почему“, – вздыхала она. – Я сказала: „Мама, на мне была рубашка, которую ты запретила носить“. И моя мама сказала: „Да ты могла голой там стоять, и никто никогда не имел бы на это права“. Я заплакала от облегчения».
Родители решили сохранить беременность в секрете. Ее отец-католик хотел, чтобы она поехала к родственникам в Пуэрто-Рико и отдала ребенка на усыновление. Ее бабушка рассказывала всем, что Бренда тайно вышла замуж, а ее муж служит в армии. Высшая школа исполнительских искусств хотела, чтобы она прекратила занятия; один из ее друзей распространил петицию, после чего администрация школы отступила, но перевела ее на менее заметное место в оркестре. Бренда чувствовала, что должна быть защитницей своего ребенка.
Бренда родила на последней неделе первого года обучения. Она хотела назвать дочь в честь бабушки по отцовской линии, но ее отец сказал: «Я не хочу, чтобы имя моей матери было у этого ребенка». Она призналась: «Я хотела, чтобы у нее было имя, как знамя, за которое ей не было бы стыдно. Я пролистала Библию, Ребекка означает „пленительная“, и это меня просто поразило». Когда отец Бренды увидел ребенка, он передумал и написал Бренде открытку со словами: «Спасибо, что подарила мне мою первую внучку».
Бренду охватила послеродовая депрессия: «Отчасти, как я предполагаю, это была биология, но отчасти это было потому, что все мои друзья уезжали весело проводить летние каникулы, а я сидела дома с этим ребенком». Семейный врач посоветовал ей обратиться за консультацией. Даже с помощью женщины-психиатра Бренде потребовалось несколько месяцев, чтобы рассказать о самом изнасиловании, а врач спросила ее: «Но хоть в какой-то момент это было хорошо? Вам понравилось?» Бренда ушла и больше никогда не обращалась к психотерапевтам. Виченте был автомехаником, а Лурдес – медсестрой; Бренда хотела стать врачом, но с младенцем дома она не могла этого добиться. «Поэтому я пошла добровольцем в службу скорой помощи, – вспоминала Бренда. – Я ходила в учебный класс, таскала свою дочь и клала ее в один из маленьких портативных манежей, и вот так я стала фельдшером». Бренда любила работать в «скорой помощи» и со временем стала квалифицированным специалистом.
Я спросил Бренду, выливался ли когда-нибудь ее гнев против насильников на Ребекку. «Никогда, – ответила она. – Я смотрю на нее и вижу себя, я вообще не вижу никого другого. Я не собиралась лишать ее жизни до ее рождения, и я, черт возьми, не собираюсь отнимать у нее жизнь после этого».
Бренда пыталась справиться с воспоминанием об изнасиловании. Несколько лет она провела, встречаясь со всеми подряд, пока не встретила парня по имени Чип Хофштадтер, который владел рыбным магазином в Куинсе. Они поженились восемь месяцев спустя, когда Ребекке было четыре года, потому что Бренде нужно было выбраться из квартиры родителей, а Чип был готов стать отцом девочке. У них родилось еще двое детей, и все трое росли с верой в то, что Чип был их отцом.
Бренда и Чип расстались, когда Ребекке было 15, и один из последующих парней Бренды изнасиловал Ребекку. Бренда решила, что пора рассказать Ребекке о ее собственном изнасиловании. «Ей нельзя было жить дальше во лжи», – объяснила она мне. Ребекка была в ярости и становилась все более непокорной. Она забеременела от своего первого парня, а Бренда стала бабушкой в 35 лет. Два года спустя Ребекка родила еще одного ребенка от другого отца. Когда Ребекка забеременела третьим от еще одного мужчины, Бренда заставила ее сделать аборт, сказав: «Ты разрушаешь свою жизнь, и я не позволю тебе это сделать. Я, наверное, буду гореть за это в аду, но пришло время, когда я должна вмешаться». В конце концов Ребекка вступила в армию, в военно-воздушные силы.
Когда я впервые встретил Бренду, Ребекка служила в Ираке, и Бренда воспитывала двоих детей Ребекки: «Мои внуки – мое сердце. Я не думала, что могу так любить, и я не любила так своих детей, может быть, я была слишком молода, может быть, из-за изнасилования. Но, когда я почувствовала эту любовь, я поняла, что пришло время отпустить эту историю с изнасилованием. Я спрашивала себя: „Если бы я когда-нибудь увидела нападавших на улице, узнала бы я их?“ Призрачные лица, которые я представляю, могут быть кем угодно. Я обезличила их. Изнасилование было, но это был акт, а не люди. Все, что я знаю, это то, что эти люди никогда не узнают, что у них есть красивая дочь. Никогда не узнают, что у них прекрасные внуки. Они никогда не узнают. Но я знаю. Так что, как оказалось, повезло мне».
Американский закон об абортах от колониального периода до середины XIX века основывался на принципе английского общего права, согласно которому жизнь начинается с движения – момента, когда женщина, будущая мать, чувствует, как внутри нее движется плод, обычно это происходит на четвертом с половиной месяце беременности
[1237]. В 1857 году недавно созданная Американская медицинская ассоциация начала крестовый поход против абортов, которые делали до начала движений плода, и законы, принятые в 1860 и 1880 годах, сделали аборты незаконными на любом этапе, если только жизнь матери не подвергалась опасности. В 1904 году авторы журнала Американской медицинской ассоциации пришли к выводу
[1238], что «после настоящего изнасилования беременность наступает редко» и что, несмотря на это, права плода важнее прав матери, поскольку «чудовищность такого преступления, как изнасилование, не оправдывает убийство».
