Год спустя Лиза и несколько ее друзей тусовались с их приятелем Донни, который был «умственно отсталым». Лиза была в восьмом классе; Донни исполнилось 20; они целовались несколько раз, но она никогда не ожидала, что он пойдет дальше. Она пошла с ним наверх, чтобы посмотреть что-то, и там он ее изнасиловал. Она закричала, но никто не ответил. Когда она, дрожа, спустилась вниз и спросила свою лучшую подругу, почему та не пришла ей на помощь, та ответила: «О, я думала, ты наконец сделала это. В первый раз всегда больно».
По иронии судьбы, только после изнасилования Лизы, которое она держала в секрете, стали известны насильственные действия дедушки. Ее мать подслушала ее, когда она делилась с подругой, и вынудила ее выложить всю историю. Лиза умоляла маму не рассказывать отчиму. «Мать сказала: „Просто ложись спать. Все будет хорошо“. И она, должно быть, спустилась вниз и рассказала моему отчиму». Лиза слышала, как он бросал вещи, изрыгая проклятия. Они сообщили в полицию. Отец ее отчима признал себя виновным и был приговорен к пяти годам условно. Лиза получила от него письмо с извинениями, но оно звучало так, как будто его написал адвокат, говорила она, для него оно ничего не значило. Отчим Лизы прекратил отношения с собственным отцом.
Отношения Лизы и Луизы, несмотря на эту мощную поддержку, оставались странно напряженными. «Мой отец делал возможное и невозможное, чтобы заставить меня почувствовать себя любимой и частью семьи, – вспоминала Лиза. – Моя мать всегда винила меня во всем; моя сестра всегда была во всем неповинна». После изнасилования Лиза стала неразборчивой в связях. Как и многие дети – жертвы сексуального насилия, она не знала границ в вопросах физической близости. «Я бы переспала с кем угодно, – откровенно признавалась она. – Несмотря на то, что Донни меня изнасиловал, я продолжала заниматься с ним сексом по своей воле вплоть до 11-го класса. – Она добавила почти в замешательстве: – Думаю, я путала секс с любовью с тех пор, как дед начал меня насиловать».
Однажды, когда Лизе было 20, Луиза призналась, что сама была изнасилована и что она не знает, кто был отцом Лизы. История была пугающе похожа на историю Лизы. Ее мать и ее лучшая подруга с двумя мужчинами старше пошли к ним домой. Ее лучшая подруга и другой мужчина исчезли, а его приятель позвал мать Лизы в соседнюю комнату, где изнасиловал ее. Затем вошел первый мужчина и тоже ее изнасиловал. Когда она узнала, что беременна, то не знала, кто из них отец. Когда Лиза просила мать назвать имена, Луиза дала явно вымышленные. «Я не думаю, что она рассказала мне всю историю, – сказала Лиза. – Мелочи просто не складывались. Я не смогла сказать ей, что зла на нее за то, что она не сказала мне всей правды, я слышала печаль в ее голосе. И я не захотела поднимать этот вопрос снова. Я так и умру с кучей вопросов, на которые никогда не найду ответы».
Все эти секреты и ложь разъедали Лизу, которая в свои 30 лет все еще не ощущала себя частью своей семьи. Она провела немало времени, просматривая онлайн-форумы, которые помогли ей почувствовать себя менее одинокой. В конце концов она получила диплом социального работника и как руководитель занятий по групповой терапии консультирует женщин, переживших подобные травмы. Ее личная и профессиональная жизнь посвящена выздоровлению. «Я минимизирую свои сложности и проблемы, – размышляла она. – Но я буду первой, кто скажет: „Не преуменьшайте своих страданий“». Она живет с партнером-женщиной и имеет дочь от предыдущих отношений, к которой она глубоко привязана. «Я всегда чувствовала, что должна позаботиться о себе, потому что никто другой заниматься этим не станет, – говорила она. – И я хочу, чтобы жизнь моей дочери полностью отличалась от моей».
Когда мы встретились, Лиза ходила на прием к психотерапевту, который ей нравился, но она никогда не обсуждала изнасилования со своим врачом. Вместо того чтобы рассматривать их как связанные события, она считала их до смешного случайными. «Я не думала, что кто-нибудь мне поверит, – призналась она мне. – Даже мне кажется неправдоподобным, что кто-то может подвергнуться сексуальному насилию, и не один раз, а потом узнать, что его мать тоже изнасиловали. Единственные люди, кто знает все детали, – это моя мама и моя партнерша. А теперь и вы. Я хотела избежать травмы, которую получила от дедушки, и из-за всего, что случилось после этого, однако теперь я знаю, что это останется со мной навсегда и я никогда полностью не выздоровею. Что я могу сделать, так это использовать свой опыт, чтобы стать лучшим социальным работником для моих клиентов. Я могу ассоциировать себя с ними, но здоровым образом, не раскрывая сведений о насилии, совершенном надо мной».
Предубеждение против жертв изнасилования и их детей столь же реально, как и иррационально. Один блогер написал: «Хммм, столько детей родилось в результате инцеста и изнасилования. Система защиты детей перегружена и недостаточно подготовлена. Мое предложение? УСЫПИТЕ ИХ, КАК НЕЖЕЛАННЫХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ!»
[1285]. Даже среди людей, придерживающихся менее крайних взглядов, глубоко укоренились предрассудки. Презирая и опасаясь насильников, большинству людей слишком легко презирать и бояться их потомков. Знакомые либералы, которые были сторонниками политики защиты глухих и обеспечения нейроразнообразия, выражали беспокойство по поводу воспитания ребенка с «этими генами». Невинность ребенка в этой области условна. Для матери он – воплощение изнасилования, а для всего мира он – наследник насильника.
Перед лицом такой предвзятости мать может воображать себе ее отношения с ребенком эйфорически – или попытавшись осмыслить их через религию, или отказавшись отдать себе отчет в двусмысленности ее положения. Кэтлин Дезиу в книге «Жертвы и победители» говорит: «Это Патрик, мой сын, зачатый в результате изнасилования, человек, чью жизнь я пыталась уничтожить, научил меня прощать. Он был готов простить не только своего биологического отца, но и меня (за физическое и словесное оскорбление его в детстве)»
[1286]. Другая мать, выступающая в той же книге, сказала: «Моя дочь – дитя Божье. Она была даром, который вывел меня из страха и тьмы в свет подлинной Любви». Чудо всегда двустороннее: ребенок преодолевает свои устрашающие гены, а мать – свой первоначальный страх. Восторженность полезна и матери, и ребенку. Один противник абортов написал: «Я плод изнасилования, и не только изнасилования, но и инцеста. Моя мать пожертвовала своими потребностями ради меня, выдержала всеобщее презрение, которого не заслужила, и принесла в этот мир ребенка, который в наши дни, вероятно, не смог бы появиться на свет. Но на этом она не остановилась. Не имея возможности обеспечить меня всем, что нужно ребенку, – безопасностью, едой, крышей над моей головой, школой – она отказала себе в праве оставить меня, своего ребенка. Она самоотверженно отдала меня на усыновление, когда мне было семь лет»
[1287]. В понимании собственного отказа как акта преданности есть элемент воли.
