Женщина, у которой есть ребенок, зачатый в результате изнасилования, постоянно психологически связана со своим насильником. В некоторых случаях ненависть и страх поддерживают связь; в других, однако, мать готовится к тому, что насильник и ребенок могут в итоге разыскать друг друга. Подобно тому, как дети, подвергшиеся насилию, цепляются за своих жестоких родителей, движимые биологией, выходящей за рамки логики, эти женщины остаются в плену у напавших на них, не в силах вырваться из непреодолимой связи. Безоговорочный отказ от насильника для них слишком похож на отказ от рожденного в результате ребенка. Если этим женщинам не удается испытать гнев, соответствующий по своей силе тяжести изнасилования, они разрушают себя; если они проявляют такой гнев, они чувствуют, что подвели своих детей. Это более серьезная версия общей проблемы для людей, которые развелись. Может потребоваться поколение, чтобы преодолеть эту двойственность. Одна женщина рассказала мне, что, когда у нее родился ребенок, у него были глаза ее насильника: «У моей красивой маленькой дочери – его глаза. Теперь это глаза семьи, а не человека, который меня изнасиловал».
Самая мрачная проблема для многих из этих женщин возникает, если насильник или его семья пытаются получить доступ к ребенку. Мужчины, которым удалось избежать наказания за изнасилование, редко удаляются в стыде или раскаянии; они иногда разыгрывают карту своего омерзительного богатства, предъявляя права на потомство. В случаях, когда обвинения не предъявлялись, угроза совместной опеки реальна. Stigma Inc
[1289], онлайн-группа поддержки людей, зачатых в результате изнасилования и инцеста, разместила такое сообщение: «Отец-насильник не имеет права на посещения или опеку над несовершеннолетним ребенком. Однако, как и в случае с жертвами изнасилования в целом, бремя доказательства того, что изнасилование имело место, часто возлагается на женщину, пострадавшую от преступления. Часто дело сводится к обсуждению по типу „он сказал/она сказала“».
Когда Эмили Барретт обнимала свою мать Флору, та всегда ее отталкивала
[1290]. «Но ей требовалась целая минута, чтобы понять, что она хотела прогнать меня, – вспоминала Эмили, – и я скучаю по этим моментам, предшествующим тому, когда она прогоняла меня». Флора была светлокожей ямайской женщиной, эмигрировавшей в Нью-Йорк в поисках лучшей жизни. К тому времени, когда Эмили исполнилось 12 лет, Флора уже была в четвертый раз замужем. «Она была чрезвычайно харизматичной, красивой и забавной, – рассказывала Эмили. – Люди любили ее. Она была лицемеркой, но все равно было интересно наблюдать за ней, это был почти научный интерес». В детстве Эмили была одинока. Ее отец, Фил, не жил дома, но Эмили видела его или говорила с ним каждый день, пока ей не исполнилось 11, когда он внезапно исчез. Никто не сказал ей, что случилось, поэтому она решила, что он мертв. Ей еще не было 13 лет, когда она влюбилась в красивого 19-летнего Блейка. Он возил ее в школу и обратно, и однажды в машине он наклонился и поцеловал ее. Шли годы, ее привязанность к нему росла. Когда ей исполнилось 15, Эмили отдала ему свою девственность, хотя и знала, что у него есть девушка.
В том же году Эмили позвонил отец, о котором она ничего не слышала четыре долгих года. Он приказал ей собрать все деньги и встретиться с ним на центральном вокзале. Эмили направилась к вокзалу с 200 долларами в кармане. Внезапно появился Фил, затащил Эмили за колонну, забрал у нее деньги и прыгнул в поезд. Эмили была разбита и пыталась покончить с собой. «Мои мысли отправились в какую-то карнавальную поездку, в конце которой была аптечка, полная лекарств». Мать отвезла ее в отделение неотложной помощи. «Я не знала, как объяснить произошедшее, кроме как сказать: „Мой мертвый отец уехал с центрального вокзала“. Они действительно подумали, что я сошла с ума». Психиатр держал Эмили в палате 23 дня, а затем сообщил Флоре, что Эмили нужна психотерапия. Через три недели после освобождения Флора переехала в Вирджинию, взяв с собой сопротивлявшуюся отъезду дочь. «Моя мать решала проблемы, убегая, и ее идея терапии заключалась в том, чтобы купить новый дом», – объяснила Эмили.
В Вирджинии мать Эмили нашла ей работу по ведению счетов для друзей, у которых был ресторан; Эмили назвала их дядей Эриком и тетей Сюзетт. Дядя Эрик попросил Эмили помочь его брату, который владел магазином, и брат изнасиловал ее после того, как отвез на работу. «Это не похоже на кино, – сказала Эмили. – Нет синяка под глазом, нет ножей и пистолетов. Пять секунд. Я была просто ошеломлена». Следующие несколько дней она провела в тумане, затем наконец позвонила в полицию, но к тому времени мужчина скрылся.
В последующие недели у Эмили начались сильные головные боли, и ее грудь начала болеть. Когда Флора узнала, что Эмили беременна, она заперла двери и отключила телефоны, пока решала, что с этим делать. «Она сказала в школе, что у меня аппендицит, – вспоминала Эмили. – Каждый день она приходила домой и просто кричала. А потом я слышала, как она плачет и стенает в своей комнате или в душе. Потом пришли дядя Эрик и тетя Сюзетт и сказали, что я разрушаю их репутацию. Мне было 16, и мне ни к чему был ребенок. Но весь этот опыт был просто безумием».
В конце концов Флора отвела Эмили в клинику на аборт. Эмили получила образование в католических школах, хотя ее семья не была католической, Флора считала, что это лучшее образование. Эмили была глубоко верующей; теперь она боялась, что сгорит в аду. Она поделилась своими страхами с врачом, и он отправил ее домой. «Поездка домой с мамой была одним из худших событий в моей жизни», – вспоминала она. Флора сказала, что, если бы Эмили действительно изнасиловали, она бы не беспокоилась о потере ребенка, и, когда они вернулись домой, она устроила аборт в другой клинике. Через пять дней беременность Эмили была прервана. «Долгое время я мысленно считала и представляла, сколько лет было бы этому ребенку с тех пор, как мне было 16, – сказала Эмили. – Я видела детей на улице и заливалась слезами».
Тетя Сюзетт заверила Эмили, что насильник покинул страну, но Эмили казалось, что она видит его повсюду. «Я была в панике, – рассказывала Эмили. – И однажды я шла из ванной на кухню, и моя мать прошептала мне на ухо: „Этого никогда не было“. И все. Как будто в моей голове сработал выключатель. Больше я об этом не говорила. Я старалась никогда больше не думать об этом. И в конце концов это просто растворилось в моей голове». Так же внезапно, как Флора переехала в Вирджинию, она вернулась в Нью-Йорк. На несколько лет жизнь нормализовалась. Эмили возобновила дружбу с Блейком. Она поступила в колледж, но бросила его, чтобы заботиться о матери, после того как у Флоры диагностировали рак толстой кишки на поздней стадии. Флора оставила Эмили небольшое наследство. Жутким отголоском последней встречи Эмили с отцом стал звонок Блейка: он попросил срочную ссуду, она дала ему 5000 долларов, и он исчез.
Эмили нашла его через несколько лет и спросила о ссуде; он сказал, что у него есть деньги, чтобы отдать ей, и пригласил прийти забрать их. «Он дал мне что-то выпить, – сказала Эмили. – И потом единственное, что я еще могла понимать – я чувствовала, как с меня снимают одежду. Я видела мигающие огни и картинки. Он положил мое тело на пол, он двигался во мне. Я не могла поверить в это. Когда я очнулась, он был в душе, а меня трясло». Эмили собрала одежду и поехала домой. В то время она встречалась с полицейским, и, когда она рассказала ему о случившемся, он отвел ее в участок, чтобы подать заявление. Блейк был арестован, ему предъявили обвинения. «Мне сказали не общаться с ним, но мне нужно было знать, я хотела знать, почему. Я так давно знала Блейка, и он был моим лучшим другом!» Она позвонила ему, и он отказался разговаривать из-за запретительного судебного приказа. Затем он перезвонил ей и умолял не выдвигать обвинения.
