Сначала Барбара не могла признаться себе, что ее изнасиловали, но ей казалось, что мир растворяется вокруг нее. Она позвонила Джеффри и сказала, что вернется домой. В Омахе она пыталась сделать вид, что ничего не произошло, но, когда узнала, что беременна, позвонила Дэну и сказала ему, все еще немного надеясь, что они могут попробовать заново. Он обвинил Барбару в том, что она специально забеременела, рассчитывая, что он женится на ней. Она не задумывалась об аборте всерьез: «Я не воспринимала ребенка как реальность и даже и подумать не могла об аборте». Вместо этого она просто сказала мужу: «У нас будет ребенок». У них не было секса несколько месяцев, но Джеффри не признавался себе в этом, как и она, и принял эту фикцию.
Жизнь Барбары становилась все более сюрреалистичной. Дэн угрожал ей, потому что боялся, что она будет преследовать его, требуя алименты. Джеффри играл роль послушного будущего отца, ходившего в класс обучения методу Ламаза
[1300] и получая ее заказы в Arby's посреди ночи, когда ей очень хотелось картофельных пирогов. «Но во мне не было любви, – вспоминала Барбара. – Я работала в течение дня, автоматически передвигаясь. А по ночам лежала на полу в ванной, плакала и просила Бога убить меня». Она не задумывалась о том, что у нее будет ребенок, пока не оказалась в родильном зале. «А когда я увидела Полину, ощутила что-то вроде „Черт возьми, у меня есть ребенок!“»
Материнские чувства не возникли в ней вместе с появлением ребенка. Барбара кормила грудью и заботилась о дочери, но делала это без любви. «Она была очаровательна, но, когда я смотрела на нее, то видела Дэна, и мне хотелось умереть». Один из ее друзей, который работал в офисе терапевта, понял, что Барбара находится в ужасном состоянии, и записался на консультацию от ее имени; у Барбары не хватило сил сказать «нет». Через три месяца терапии Барбара прочитала книгу о границах. «И вот она я, прямо на восьмой странице. Там женщина лет 30 говорила о том, что делает ее отец. Например, он мог зайти в ванную, когда она была там обнаженной, или мочиться перед ней. В книге говорилось, что это „скрытое сексуальное насилие“. Всю свою жизнь я чувствовала, что со мной что-то действительно не так. Я внезапно поняла, что со мной что-то сделали, что я ничем не могу этому помочь, и поэтому я такая. Я пошла, разбудила Джеффри и попросила его прочитать это. Он посмотрел прямо на меня и сказал: „Я всегда знал, что произошло что-то такое“».
Барбара и ее терапевт начали говорить о детстве Барбары, а затем о Дэне, и Барбара наконец определила случившееся с ней как изнасилование. В конце концов она начала злиться на Дэна, и чем больше она злилась, тем сильнее любила Полину. «Я ухаживала за ней и плакала, потому что она появилась в результате такой ужасной вещи, но она была такой красивой». Следующим шагом было оформить Джеффри отцом Полины. Джеффри сказал: «Есть часть меня, которая хочет выгнать тебя и никогда больше не видеть, но на самом деле я не этого хочу. Так что давай разберемся с этим». Они начали семейную терапию, а позже он занялся и индивидуальной. Как только он на рациональном уровне понял, как могли возникнуть отношения с Дэном, он примирился и взял на себя ответственность за свою роль в их пустом браке.
Джеффри признался мне, что исход был бы другим, если бы он осознавал с самого начала, что это ребенок Дэна. «Но Полине было шесть месяцев, когда я узнал об этом, – сказал Джеффри, – и я уже полюбил ее. Она была моей, какой бы ни была ее биология, и я не мог отказаться от нее. Это помогло мне понять, что я действительно люблю Барбару». Барбара, в свою очередь, наблюдая, как он прижимает к себе Полину, «начала видеть правду о Джеффри и о Дэне: Джеффри был намного лучше, чем я думала, а Дэн – намного хуже».
Родители Барбары узнали, что Дэн был отцом Полины, потому что Дэн попросил их подругу позвонить им. Приехав на ферму на Рождество, Барбара и Джеффри однажды вечером сидели в гостиной в обнимку с Полиной, и мать Барбары внезапно спросила: «Я хорошо относилась к тебе, когда ты росла?» Барбара ответила: «Нет». Ее мать парировала: «Я ударила тебя однажды, и ты это заслужила». Затем она велела им покинуть ферму и предупредила Барбару, что если та когда-нибудь вернется, то она пустит ей пулю в голову. Год спустя отец Барбары прислал ей открытку с фотографией, на которой она сидела у него на коленях. Он написал: «Мне действительно хотелось бы видеть, как Полина растет». Позже он позвонил ей: «Если ты не прекратишь говорить о том, как я изнасиловал тебя, я тебя убью». Но Барбара уже совершила тихий переход к активизму, который несовместим с утаиванием. Она дала интервью местной газете; ее сфотографировали для включения в проект, посвященный женщинам, подвергшимся изнасилованию и жестокому обращению. В конце концов она дала показания перед законодательным собранием Небраски и помогла добиться принятия закона об отмене срока давности для сексуальных преступников.
Когда я посетил Барбару и Джеффри в Омахе, Полине было шесть лет; она показалась мне веселой девочкой, с которой легко разговаривать, и довольной обоими родителями. Она хотела их внимания, но, похоже, была довольна и самостоятельным исследованием окружающего мира, и возвращением к ним. «Я никогда не знала основ любви или даже доброты, – говорила Барбара. – Это похоже на изучение нового языка в 40 лет: все намного сложнее, чем если бы вы слышали, как люди говорят на нем с детства». Она вздрогнула. «Однажды я сильно ударила Полину, и выражение ее лица было ужасным. Этого было достаточно, чтобы понять: „Я точно больше никогда этого не сделаю“. Не хочу превращаться в своих родителей».
Барбара построила счастливую семью на развалинах неблагополучного детства. На момент нашего первого разговора они с Джеффри были женаты 18 лет. Вместе с дочерью она осваивала новые социальные навыки. «Раньше я всегда ждала, пока люди ко мне подойдут», – замечает она. Затем она начала сама устанавливать контакт и учить Полину делать то же самое. «Я говорила: „Как ты думаешь, как можно найти друга?“, брала ее в парк, и мы вместе тренировали этот навык. По мере того как мы воспитывали ее, я воспитывала самое себя. Я дошла до того момента в своей жизни, когда мне нужно было начать жить как настоящий человек, иначе я просто не могла больше жить. Я имею в виду, что я дала Полине жизнь, но во многих отношениях она вернула ее мне. У Полины есть свобода думать самой за себя. У меня тоже была некоторая свобода и был выбор. Я могла стать моей матерью, но вместо этого решила исцелить себя. Я с грустью думала обо всей моей семье, даже о моем отце. На самом деле они неплохие люди». Она вспомнила, как много лет назад, стоя на коленях в ванной, обращалась к Богу с просьбой дать ей возможность познать любовь, прежде чем она умрет. «Я думала, что Дэн был ответом на эту молитву. Но теперь я вижу, что ответ – это Полина. Полина стала и инструментом. Сначала я открыла свое сердце Богу, затем Полине, а затем Джеффри. И я подумала: „Хорошо, а кто следующий?“»
Беременность, вызванная изнасилованием, стала предметом особого внимания в контексте изнасилования в рамках геноцида. Если бы перед кем-то стояла цель искоренить целую расу, можно было бы подумать, что наиболее подходящей тактикой стала бы принудительная стерилизация. Однако во многих вооруженных конфликтах победители оплодотворяют побежденную расу, которая вынуждена рожать младенцев победителям. Это широко распространенное явление называется «принудительной беременностью». Согласно отчету проекта «Война и идентичность детей», около полумиллиона человек, живущих сейчас, появились на свет именно в результате такой тактики
[1301]. Британский психиатр Рут Зайферт писала: «Изнасилование женщин передает сообщение о том, что мужчины, окружающие женщин, о которых идет речь, не в состоянии защитить „своих“ женщин»
[1302]. Сьюзан Браунмиллер описывает это полномасштабное вторжение в тела женщин как «поле внеклассной битвы»
[1303]. Существует огромная разница между этими случаями и беременностями, возникающими в результате изнасилования в мирное время в развитом мире: здесь беременность не убивает вас, не означает, что вы будете исключены из вашего сообщества, не делает вас неспособными к браку. На Западе можно скрыть происхождение ребенка; его можно отдать на усыновление. Женщины, которые признают и сохраняют этих детей, часто обнаруживают, что мужчин не волнует, откуда их ребенок. Однако этнические проблемы во многих зонах военных конфликтов не позволяют женщинам, забеременевшим в результате изнасилования, скрыть свою историю. Семья знает, сообщество знает, нарушается преемственность, связь с их предыдущей жизнью.
