Конвенция ООН о правах ребенка утверждает, что дети должны иметь право на гражданство
[1335]. Однако в ней не рассматриваются отдельно права детей, рожденных в результате изнасилования, и не содержится каких-либо гарантий равного обращения с детьми, рожденными вне брака. Иностранцы часто хотят усыновить этих детей, но смущенные правительства запрещают или усложняют этот процесс ради сохранения национальной идентичности. Правительства стран, где родители надеются усыновить этих детей, часто проводят политику, которая подкармливает такой стыд. Великобритания, например, пыталась облегчить усыновление детей, подвергшихся изнасилованию на Балканах, но не предоставляла жертвам изнасилования возможность иммигрировать в Великобританию
[1336].
Маленькая, с огромными глазами, тихая как мышка и грустная Марселлин Нийонсенга замирает в позе надоедливого ребенка, с тревогой глядя вверх, словно ожидая чьего-то разрешения жить дальше
[1337]. Ей было 19 лет, когда началась война, она навещала семью в Кигали, и их дом подвергся нападению. Вскоре после этого она нашла другую семью, в которой можно было спрятаться. Глава этого дома, старик, выгнал свою жену и заставил Марселлин стать его сексуальной рабыней. Через два с половиной месяца он заявил, что устал от нее. Она подверглась групповому изнасилованию и неохотно нашла убежище у другого насильника, бизнесмена, который увез ее с собой в Конго. Когда она узнала, что война закончилась, она умоляла отвезти ее домой, но она была беременна, и муж решил оставить себе ее и ребенка. Она месяцами ждала того дня, когда он уедет по делам. Она схватила 3000 конголезских франков (около пяти долларов) и уговорила таксиста отвезти ее в Руанду, где ее забрали специалисты Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев. Ее травмированную матку пришлось удалить после рождения дочери, которую она назвала Клеманс Тюизенж.
После войны Марселлин занимается домом своего брата, вдовца, который отказался впустить в свой дом Клеманс, больную СПИДом. По крайней мере, брат не бросил ее, сказала Марселлин, несмотря на то что она была изнасилована и у нее был ВИЧ. Клеманс живет с матерью Марселлин, и Марселлин навещает ее раз в неделю. Для Марселлин ужаснее, чем рассказать Клеманс о ее происхождении, стала перспектива объяснения, что ни одна из них не проживет долго. На теле Клеманс уже образовались волдыри, которые ее мать назвала «прыщами». Когда бы Клеманс сильно ни заболевала, бабушка приводила ее к Марселлин, и та везла ее в больницу. Когда они обе здоровы, Клеманс и Марселлин вместе смеются. Когда Марселлин болеет, Клеманс прижимается к ней клубочком, чтобы утешить. Марселлин часто задумывается, не лучше ли дочери умереть раньше; в целом, она считает, что это было бы предпочтительнее: «Люди жалеют меня, потому что у меня есть enfant de mauvais souvenir, но она свет моей жизни. Так медленно умирать, не имея даже утешения, которое я нахожу в ребенке, было бы в тысячу раз хуже. Я умираю, но я не одна».
Одна женщина, которую я встретил за пределами Гитарамы, объяснила, что мужчина убил ее семью, в том числе мужа и троих детей, взял ее в сексуальное рабство на время геноцида, а затем сбежал. Она родила сына, затем заболела СПИДом; сын остался здоровым. Зная, что она скоро умрет, она беспокоилась, что у него не будет родственников, которые могли бы о нем позаботиться. Поэтому она разыскала в тюрьме его отца, человека, убившего ее мужа и детей, и решила построить с ним отношения. Каждый день она приносила ему домашнюю еду в тюрьму. Она могла говорить о том, что делала, только упорно глядя в пол.
Обсуждая проблему изнасилований во время войны, епископ Восточного Тимора Карлос Белу, получивший Нобелевскую премию мира 1996 года, сказал: «В 1999 году погибло до 3000 человек, бесчисленное множество женщин были изнасилованы, а 500 000 человек были вынуждены покинуть свои дома, и 100 000 до сих пор не могут вернуться»
[1338]. Сьюзан Харрис Риммер из Австралийского национального университета указывает, что, хотя перечисляются и другие зверства военного времени, количество женщин, подвергшихся изнасилованию и принудительной беременности, обычно остается невысказанным впечатлением. Слово «невысказанное», по ее мнению, является одновременно буквальным и метафорическим.
С 1869 года Женевская конвенция гарантирует раненым в бою медицинскую помощь, и многие утверждают, что аборт для жертв изнасилования подпадает под эти параметры. Совет ООН по правам человека указал, что отказ женщине в аборте после изнасилования может представлять собой жестокое и бесчеловечное обращение. Но Соединенные Штаты продолжают применять поправку Хелмса
[1339] 1973 года, которая гласит: «Никакие средства иностранной помощи не могут использоваться для оплаты аборта как метода планирования семьи или для мотивации или принуждения любого человека к аборту». В настоящее время это высказывание интерпретируется так, что любой стране или организации, получающей помощь США, запрещено обсуждать или делать аборты даже женщинам, забеременевшим из-за изнасилования во время войны
[1340]. «По правде говоря, почти все женщины, изнасилованные во время войны и забеременевшие, предпочли бы сделать аборт»
[1341], – заявила Джанет Беншуф, президент Global Justice Center. «В Конго 40 % жертв изнасилования – дети. Если тебе 13 лет, как ты сможешь родить ребенка? Уровень смертности невероятный. По оценкам ООН, 20 % женщин, которые были изнасилованы в ходе конфликта и которым отказали в аборте, попытались спровоцировать аборт, не считая тех, кто вместо этого покончил с собой». По словам Беншуф, правительство США оплачивает так называемые наборы для чистки женщин, которые сделали неудачный самоаборт, «поэтому мы четко знаем, что происходит. Эти изнасилования мотивированы геноцидом, и мы способствуем геноциду, заставляя женщин рожать этих детей».
