Проблема изъятия из-под юрисдикции – лишь последнее проявление запутанного отношения нашей страны к наказанию и исправлению несовершеннолетних. Первым казненным несовершеннолетним американцем был Томас Грейнджер, убитый в 1642 году в возрасте 16 лет за изнасилование лошади, коровы и нескольких других животных. С тех пор было казнено более 300 несовершеннолетних; самому младшему – в 1850 году – было 10 лет
[1370]. В отчете Общества по предотвращению нищеты за 1819 год содержались такие ламентации: «Это великая школа порока и отчаяния с убежденными и нераскаявшимися преступниками. И это место для реформ?»
[1371] В 1825 году эта же организация стремилась создать идеальную реабилитационную среду, в которой «простой труд» вооружал бы заключенных такими навыками, чтобы общество в целом с радостью принимало их обратно. Первый специальный суд для несовершеннолетних был создан в Иллинойсе в конце XIX века на основе субъективной системы оценки характера молодых правонарушителей. Один из первых судей суда по делам несовершеннолетних в Чикаго сказал: «Проблема приговора заключается не в том, совершили ли этот мальчик или девочка какое-то конкретное нарушение, а в том, кто он, как он стал тем, кем он является, и что лучше всего сделать в его интересах и в интересах государства, чтобы спасти его от продолжения неудачной карьеры»
[1372]. В 1910 году судья Бенджамин Линдси писал: «Наши законы против преступности так же неприменимы к детям, как и к идиотам»
[1373]. В начале XX века дискреционные полномочия судов были разновидностью parens patriae – правительства как родителя – со всемогущим государством, действующим вне взрослой системы сдерживания и противовесов.
К 1960-м годам реформаторы начали восставать против капризной системы. В 1967 году in re Gault
[1374] Верховный суд рассмотрел дело молодого человека, осужденного за оскорбительные телефонные звонки сексуального содержания соседу
[1375]. Судья суда по делам несовершеннолетних отправил подростка в государственную школу на срок до шести лет, хотя взрослый, признанный виновным в аналогичном правонарушении, отделался бы штрафом в размере не более 50 долларов или двумя месяцами тюремного заключения. Отменив приговор, вынесенный подростку, Верховный суд предоставил несовершеннолетним правонарушителям право на уведомление о предъявленных обвинениях, на адвоката, на очную ставку и перекрестный допрос свидетелей, а также право не свидетельствовать против самого себя
[1376]. Судья Эйб Фортас, написавший от имени большинства, заявил: «То, что подсудимый – мальчик, не оправдывает проведение суда кенгуру»
[1377]. Закон 1974 года о правосудии в отношении несовершеннолетних и предупреждении правонарушений ограничивал время, в течение которого несовершеннолетние могли содержаться под стражей без суда, и оговаривал, что они должны быть отделены от взрослых правонарушителей и с визуальной, и со звуковой точек зрения. Администрация Рейгана настаивала на возвращении к «жесткой» политике. Начальник отдела профилактики правонарушений министерства юстиции пожаловался на то, что суды прислушались к «психологической болтовне социальных работников»
[1378]. Штаты начали использовать систему изъятия из-под юрисдикции, ввели в практику смертную казнь для некоторых несовершеннолетних и получили значительное увеличение числа несовершеннолетних, содержащихся в тюрьмах: к концу 1990-х годов почти половина несовершеннолетних преступников были заключены в тюрьму, а не проходили исправление в общественных или лечебных программах
[1379].
Ювенальная юстиция остается патерналистской
[1380]. Полицейские располагают правом по собственному усмотрению отпустить задержанных молодых людей, и многие дети возвращаются к своим родителям только с предупреждением. За последние 20 лет или около того левые, возглавляемые Американским союзом защиты гражданских свобод и аналогичными организациями, добивались большей справедливости и более четко сформулированных прав для молодых правонарушителей, но в результате формализация лишила систему снисходительности. Одно недавнее исследование показало, что только треть подростков считают, что их адвокат им помог
[1381]. Правые тем временем настаивали на более суровых приговорах. Левые хотят, чтобы у детей были права взрослых, но не обязанности; правые требуют прямо противоположного. Рассмотрение дел происходит ужасно медленно, и несовершеннолетние могут томиться в заключении до суда целый год, что серьезно подрывает их социальное и академическое развитие. Хотя несовершеннолетним зачитывают правило Миранды
[1382], по крайней мере половина не понимает, о чем идет речь. Приговоры становятся строже, чем они были до дела Голя. Как писали исследователи ювенальной юстиции Томас Гриссо и Роберт Г. Шварц в своей работе «Молодежь в суде»: «Введенные левыми процедуры, подобные тем, что действовали в отношении взрослых, работали в спиральном тандеме с карательными мерами, институционализированными правыми, что создает неуклюжий, суровый и внутренне противоречивый суд по делам несовершеннолетних»
[1383].
