Некоторые дети смеялись, когда я спрашивал, что родители думают об их заключении. «Какого хрена им париться об этом? Я здесь, они не должны платить за меня по счетам», – прорычал один из заключенных. Другие понятия не имели, где их родители. Один из них сказал: «Я бы хотел, чтобы родители ненавидели меня, как все здесь жалуются, вместо того чтобы просто не иметь родителей». Другой сказал: «Когда я выйду отсюда, я найду свою маму и скажу ей, что извиняюсь за все неприятности, которые ей причинил, а потом, может быть, она полюбит меня, если это вообще возможно». Когда одна сотрудница ласково обратилась к одному из сокамерников: «Сынок!» – он едко парировал: «У меня нет мамы, ни одна женщина никогда не называла меня сыном, и ты точно не та, кто будет первой». Еще один признался: «Я все время так скучаю по дому – и это странно, потому что у меня нет дома».
Но этот популярный рассказ о жестоком обращении и пренебрежении был не самым распространенным. Даже если они не могли справиться или были нарциссичными, большинство родителей, которых я встретил во время исследования для этой главы, любили своих детей. Многие знали, что в интересах их детей – избежать преступления или, по крайней мере, наказания. Некоторые боялись собственных детей. Многие изничтожали себя самокритикой и стремились исправить прошлые недостатки. Сотрудники рассказали мне, что некоторые родители, казалось бы, внимательные, когда их дети в тюрьме, отстраняются после их освобождения; они не могут действовать из любви, если для нее устранена формальная структура. Даже среди тех, кто любил своих детей, часто оказывалось, что их привязанность точно не в одной компании с проницательностью. Тем не менее любовь – одно из хороших лекарств от преступления и гнева. Разбитая семья остается семьей, а сломанный дом – все еще домом.
Отношения между детьми, попавшими в жернова системы правосудия, и их родителями обычно развиваются по одному из четырех сценариев. Родители бросают ребенка, когда он попадает в тюрьму, что может привести к тому, что ребенок почувствует себя одиноким, потерянным, изолированным и окажется в отчаянии. Родители могут отказаться от ребенка, что может побудить ребенка взять ответственность на себя. Родители могут остаться или глубоко увлечься ребенком, заставляя ребенка чувствовать, что светлое будущее возможно. Родители могут остаться или глубоко увлечься ребенком, усиливая его антиобщественное поведение и создавая поощрительную атмосферу отрицания.
Когда мы встретились с Дашонте Малкольмом, известным своей семье и друзьям как Крутой, он уже достиг 16 лет
[1406]. Это был красивый афроамериканец с хорошей речью, неплохим чувством юмора, с манерами, отражавшими образование и природное чувство такта. Он вполне походил на человека, которому вы бы доверили чековую книжку или вашу сестру, и было легко поверить, что его беды – из-за чужого плохого влияния. «Это мое первое нарушение, – произнес он, опустив голову, – и последнее». Хотя многие дети в домашней школе смущались от унижения от лишения основных свобод, Дашонте казался искренне раскаявшимся в своем преступлении.
Отец Дашонте, водитель автобуса, умер от инсульта из-за пьянства, когда Дашонте было пять лет, и его мать Одри воспитывала своего единственного сына в суровых кварталах Южного Миннеаполиса под надзором ее внушительного отца, епископа-пятидесятника церкви Бога во Христе. Под его эгидой было 44 церкви Миннесоты. Это был человек, чьим авторитетным видом я всегда был слегка подавлен. Одри Малкольм – большая и красивая, с мягкими глазами и аурой тихого достоинства. Она обволакивает вас своим хорошим настроением, хотя более пристальное наблюдение показывает, что она несколько сдержанна в своих манерах. Одри и Дашонте живут в шести кварталах от ее родителей, и ее братья и сестры живут в пределах мили; они видят друг друга почти каждый день. Дашонте описывает свою маму как своего лучшего друга; он сказал мне, что думает о татуировке, изображающей ее лицо на его руке, «чтобы она всегда была со мной».
Одри переехала в район подальше от худшей части гетто, чтобы уберечь Дашонте от преступности. «Но всегда было что-то, что тянуло меня туда, где были проблемы», – признался Дашонте. В школе он называл себя «крутым парнем». По словам Одри, он попадал в драки, «всегда защищая кого-то другого»: «Хочется, чтобы он был сострадательным, поэтому приходится просто принимать какие-то вещи как данность».
В третьем классе в школу Дашонте пришел новый ребенок – Дариус Стюарт из Таллахасси. Они начали ужасную драку из-за того, что Дариус якобы приставал к младшему ребенку. «Они разнесли класс, – вспоминала Одри. – Летели стулья, летели парты». На следующий день Дашонте и его противники стали лучшими друзьями. Одри не нравилось влияние Дариуса, и в шестом классе она перевела Дашонте в другую школу, чтобы разделить их. Через два года Дариус поступил в новую школу. Когда Дашонте было 16 лет, Одри купила ему машину, потому что общественный транспорт был главным местом вербовки банд. У Дариуса не было автомобиля, и Дашонте стал его катать. Когда Дашонте разбил машину, Одри сказала, чтобы он ездил на общественном транспорте, но он пожаловался, что там его втягивают в банду, и она купила ему вторую.
Одри пришлось покупать Дашонте пять машин – и все это еще до того, как ему исполнилось 18 лет. Три из них он разбил и утверждал, что каждая авария произошла по вине другого водителя. Держа в памяти эти разбитые машины, я выслушал оставшуюся часть его рассказа. «Мой сын становился все более зависимым от Дариуса, и я снова выдернула Крутого из его школы», – объяснила Одри. Но Дариус появился и в новой школе. И вскоре, когда Дашонте вернулся домой из города вместе с Дариусом, Одри почувствовала запах алкоголя в его дыхании. «Я сказала ему: „Если бы твой отец не был алкоголиком, он жил бы здесь с тобой. Крутой, ты катишься по наклонной. И я не позволю этому случиться, даже если мне придется запереть твою задницу в доме на всю оставшуюся жизнь“». Однако для Дашонте разлука с Дариусом была невозможной: «Мы были как братья».
Преступление, в результате которого Дашонте оказался за решеткой, было отягощено нападением. Они с Дариусом подобрали девушку на автобусной остановке и захотели пойти на бильярдный турнир, за вход нужно было заплатить семь долларов. Дариус предложил кого-нибудь ограбить. У Дашонте был пистолет, и они напали на мальчика, пригрозив пистолетом, забрали 80 долларов вместе с курткой и кроссовками. Все обнаружилось, когда Дариус появился в школе в украденном. Дариус и Дашонте были арестованы. «Детективы позвонили и сказали: „Ограбление и нападение при отягчающих обстоятельствах“. Я никак не могла в это поверить», – Одри настаивала на том, что у ее сына никогда не было оружия: она время от времени обыскивала его комнату и знала наверняка. Когда она пришла в центр заключения для несовершеннолетних, Дашонте заплакал. «Я сказала: „Крутой, я, может, и изобью тебя завтра до полусмерти, но прежде я хочу знать, что случилось сегодня вечером“. Так он понял, что я больше за него, чем против».
