В детстве Ноэль Марш часто видел, как его отец Тайрон бил его мать Фелисити; Тайрон столкнул Фелисити с лестницы, когда она была беременна тройней, в результате чего погиб один плод
[1416]. Первой задачей Фелисити было защитить Ноэля, и ее идентификация с ним как с жертвой поставила под угрозу все их будущие отношения. Она оставила Тайрона и вышла замуж за Стива Томпкинса, когда Ноэлю было шесть лет; из пяти детей, которых она привела с собой, Ноэль был ее любимцем. Стив нашел свою новую ситуацию чрезвычайно сложной. «Если она не могла сделать все, что хотел Ноэль, она чувствовала себя так, будто поступала неправильно», – сказал он. Ноэль пользовался этой материнской слабостью, безжалостно пытаясь вбить клин между Фелисити и Стивом, когда думал, что сможет извлечь из этого выгоду.
Проступки Ноэля начали накапливаться. «Поздние возвращения домой, вранье, воровство», – вспоминал Стив. Фелисити настаивала на том, что Ноэль не мог быть тем, кто таскает деньги из ее кошелька. Стив спрашивал: «Фелисити, здесь больше никого нет, детка. Почему бы тебе не открыть глаза и не увидеть, что Ноэль больше не тот твой Ноэль?» Эта ситуация неизбежно создавала супружеские трения. Затем Стиву поставили диагноз «болезнь легких», и он был госпитализирован почти на два месяца. Когда Стив вернулся домой, странное поведение Ноэля усугубилось. Фелисити вспоминала: «Я спрашивала его: „Ноэль, ты так сильно меня ненавидишь? Я никогда и представить не могла, что ты будешь оказывать на меня давление и питать такие чувства, какие ты испытываешь“». Он просил ее сказать полиции, что он был дома тогда, когда его там не было. «Я перестала быть собой, когда начала лгать ради него», – призналась она.
Ноэль объясняет большую часть своей боли тем, что отец избивал мать. Во время одного из редких посещений Тайрона тот спросил Ноэля, нужны ли ему деньги: «Я сказал: „Ага!“ И он дал мне какие-то лекарства и сказал: „Вот, продай их!“» Фелисити сказала, что Ноэль такой же, как Тайрон. «Меня действительно поражает, как эти кровные узы действуют», – объяснила она. Когда брат Ноэля погиб в автокатастрофе, отношения Ноэля с матерью ухудшились. «Она сидела в доме весь день, – сказал Ноэль, – а я уходил и не возвращался. Мы оба были в депрессии». К тому времени, когда Ноэлю исполнилось 16 лет, он бросил школу, постоянно воровал, торговал наркотиками, его сестра сообщила своим родителям, что он хранил оружие.
Бандиты начали звонить в дом по ночам, угрожая Фелисити. Это было больше, чем они со Стивом могли выдержать. «Мне пришлось вызвать полицию, – вспоминала Фелисити. – Я думаю, что это самое низкое и самое трудное, что должна делать мать. Но я знала, что, если я действительно любила своего сына, я должна была это сделать». Полиция вела себя жестко во время ареста, и Ноэль оказался в отделении неотложной помощи, но Фелисити все еще чувствовала, что, поскольку Ноэль «прославился», сопротивляясь аресту, он еще легко отделался. Она и Стив поддерживали его на суде, и их объединенные усилия повлияли на его приговор; в такой хорошей семье он казался прямым кандидатом на реабилитацию. Он был арестован с 3000 долларов в кармане и сказал, что это были деньги Стива. Стив неохотно оставил эту ложь без возражений, полагая, что Ноэль и так получит немало за незаконное владение оружием.
Тюремное время исцелило молчание, установившееся между Ноэлем и его матерью. Сначала им было нечего сказать друг другу, и она часто уходила в слезах: «Из-за него я чувствовала себя такой плохой». Ноэль же добавил: «Она посоветовала мне стремиться к лучшему. Иногда она думает, что я не слушаю. Но я слушаю. Я все помню». Храня дома более сотни пар украденных кроссовок, Ноэль стал настоящей Имельдой
[1417] гетто. Правило домашней школы заключалось в том, что ни у одного заключенного не могло быть более двух пар обуви, но они могли их менять, поэтому Фелисити, не в силах избавиться от привычки баловать своего сына, каждое воскресенье приносила две следующих пары кроссовок, забирая предыдущие и давая Ноэлю возможность быть принцем моды даже в тюрьме.
Отцы, которые исчезли без вести из жизни мальчиков, с которыми я общался, казалось, требовали больше их психической энергии, чем другие члены семьи, с которыми они фактически ежедневно общались. Никто другой не мог восполнить недостаток отцовской любви; даже сильный дедушка Дашонте и правильные отчимы Пита и Ноэля не могли восполнить болезненное отсутствие отца у этих мальчиков. Их охваченные чувством вины матери хотели компенсировать эту скрытую печаль, но не могли этого добиться; в итоге они только откладывали привлечение сыновей к ответственности за их действия до тех пор, пока правительство не вмешивалось, чтобы сделать это за них. И все же отношения, которые были настолько травматичными для этих молодых людей, были первым, что они намеревались повторить. Я снова и снова был шокирован тем, как эти дети-заключенные тянулись к эмоциям, выходящим далеко за рамки их аффективных способностей, заводя собственных детей как можно раньше. Эти дети, рождающие детей, полагали, что зрелость будет следствием отцовства, а не рассматривали отцовство как выражение уже установленной зрелости. Такое представление о воспитании детей ужасающе наивно, но в то же время трогательно оптимистично, как будто наличие детей может стать средством восстановления травмированного эго и бездонного отчаяния.
У Ноэля родилось двое детей, прежде чем его посадили в тюрьму в 16 лет. «Я покупаю все подгузники, которые требуются для моего сына», – гордо заявил мне Ноэль. Он вырос, слыша повторяющуюся притчу о том, что Тайрон пренебрегал этим конкретным вопросом, но, очевидно, так и не осознал, что его собственная торговля наркотиками и последующие исчезновения в тюрьмах и колониях могут быть куда более травматичными для его новой семьи, чем отсутствие возможности получить памперсы вовремя. Хотя он получал настоящую любовь со стороны своей матери и значительную поддержку своего отчима, Ноэль вытатуировал в своем сознании, что памперсы, наркотики и кроссовки и есть то, что отцы дают своим сыновьям.
Споры о естественном происхождении преступности столь же увлекательны, как и те, что обсуждают происхождение аутизма или гения. Марибет Шампу и ее коллеги из Национального института здравоохранения показали, что новорожденные обезьяны с геном экстремальной агрессии не станут агрессивными с возрастом, если их отдадут на воспитание чрезвычайно нежным матерям, даже если ген агрессии все еще будет оставаться у них биологически активным
[1418]. У людей преступное поведение связано с генетической аномалией, вызванной изменением функции определенного переносчика серотонина. Нейробиолог Авшалом Каспи из Университета Дьюка обследовал людей с этим полиморфизмом, которые выросли в ненасильственной среде, и обнаружил, что их шансы развить антиобщественное поведение не выше обычных; среди тех участников его исследования, кто имел этот полиморфизм и подвергался избиениям в детстве, 85 % проявили антисоциальное поведение
[1419]. Таким образом, ген, по-видимому, определяет не преступное поведение, а уязвимость к развитию такого поведения при определенных обстоятельствах. Семья может оказывать негативное влияние, но может влиять и конструктивно. В одном исследовании делается вывод, что «благоприятное семейное окружение – основная причина, благодаря которой молодежь не ведет преступный или нездоровый образ жизни»
[1420]. Ребенок, который чувствует соблазн преступности, может сопротивляться ему, если у него есть семья, отношения в которой характеризуются близостью. Подводя итог исследованиям, Джилл Л. Розенбаум заявила: «Фактор родительской привязанности объясняет преступность лучше, чем любой другой фактор»
[1421].
