Посещая других в домашней школе, я чувствовал тяжелый гнет власти и подавляющую все тень печали. Карина вела себя так, будто пригласила меня ради забавы, и ее смех колокольчиком звенел даже посреди мрачных тюремных интерьеров. Она легко использует ненормативную лексику, очаровательно извиняется за это и указывает на комичную сторону собственного горя. Ее включили в программу домашней школы «Одиссей», она направлена на борьбу с токсикоманией. «Честно говоря, я стала другим человеком. Я всегда буду любить кокаин и травку, потому что они мне нравятся. Я буду скучать по ним. Но я не буду их принимать». Самым большим изменением стал слом ее мыслей о тех, кто покупал наркотики, которые она помогала продавать: «Черт, я никогда не думала о людях, которые покупают никель
[1423]. Я не встречаю людей, которые занимаются проституцией, не заботятся о своих детях, людей, чьи жизни разрушены».
Когда я впервые встретил Карину, она была в восторге от того, что влюбилась: «Мой парень, Луис, он писал мне в тюрьму каждую неделю. И он ходил на все мои суды». Она познакомилась с Луисом Альберто Анайей, когда ей было 14 лет, а ему – 21 год. «Я знаю, что это незаконно, но мужчины не считают, что я маленькая девочка». Наш следующий визит был назначен через несколько недель, но, когда я прибыл в домашнюю школу, дежурный сказал, что Карина не сможет со мной встретиться. Я предположил, что она нарушила какое-то правило и находится под арестом, но на самом деле она была в шоке. «Четвертого октября я поехала домой, – рассказывала она мне позже. – Луис приехал с мамой забрать меня в воскресенье. Я поцеловала его в руку, потому что не могла забраться на заднее сиденье, где он был, и в ту ночь я молилась: „Позаботься о нем“». На следующее утро, когда она сдавала тесты общего уровня развития образования в официальном центре по проведению таких испытаний, она узнала, что Луиса застрелили по дороге на работу
[1424]. Карина закрыла лицо руками, когда рассказывала мне об этом. «В то утро был его первый день в новой, более высокой должности – он вышел на офисную работу. Банда Суреньоса поймала его. Мой парень был членом банды, когда ему было 15 лет; но он с этим покончил».
Консультанты Карины боялись, что у нее может случиться рецидив, но трагедия подействовала на нее воодушевляюще. «Ради него я не буду портить свою жизнь, – сказала она. – Это было бы неуважительно по отношению к нему». Несколькими неделями позже Карина договорилась о повторной сдаче экзаменов. В день, когда она покинула домашнюю школу, у нее было два собеседования по приему на работу, и ей предложили две должности. Она осталась близка с семьей Луиса, и офицер, контролирующий ее поведение на испытательном сроке, был настолько впечатлен ее трудолюбием и чистыми от наркотиков анализами мочи, что позволил Карине поехать с ними через несколько месяцев в Мексику. Полиция задержала членов банды, которые якобы застрелили Луиса, и Карина ходила на судебные заседания каждый день, но улик оказалось недостаточно, чтобы их осудить.
Карина перешла на более высокооплачиваемую работу в банк. Она была полна решимости купить своей матери дом, сделать свою жизнь данью памяти Луиса и делать добро. «Я просто хочу быть счастливой, даже если я одна. Я хочу иметь все необходимое, но хочу быть уважаемым человеком. Я не хочу быть просто Кариной, которая испортила свою жизнь». В течение следующих двух лет девушка, которая никогда не училась в школе более года, осталась работать в банке и получила повышение. Она допускала какие-то глупые риски – например, водила машину без прав, – но не употребляла наркотики и алкоголь и никогда не пропускала встречу со своим офицером службы пробации. Через год после ее освобождения из домашней школы у нее сложились отношения с мужчиной, который смог смириться с тем, что на ее спине было вытатуировано имя Луиса.
Мы поддерживали нерегулярные контакты, и через пять лет после освобождения она написала мне по электронной почте: «Моей дочери только что исполнилось два года, а мне – 22 года. Этот год оказался чем-то вроде американских горок. Я рассталась с ее отцом, а потом снова сошлась с ним. Мой отчим, отец Анжелы, был освобожден через 10 лет и вернулся в тюрьму 7 месяцев спустя, так что теперь ему грозит 25 лет тюрьмы, при том, что ему 63 года. Правительство должно вложить больше денег в реабилитацию преступников, чтобы у них была возможность изменить свою жизнь. Большинство из нас захочет этого, если только мы сможем понять, как этого добиться».
Помимо врожденной предрасположенности, три фактора риска оказывают колоссальное влияние на формирование личности преступника. Первый: неполная семья. Более половины всех американских детей проведут часть своей жизни в семье с одним родителем. В то время как 18 % американских семей находятся за чертой бедности, 43 % семей содержат матери-одиночки
[1425]. Дети из неполных семей с большей вероятностью бросят школу, с меньшей вероятностью поступят в колледж и с большей вероятностью будут злоупотреблять психоактивными веществами. Они будут работать на должностях в самом низу социальной лестницы за меньшие деньги. Они, как правило, раньше вступают в брак и раньше разводятся и, скорее всего, сами становятся родителями-одиночками. Они также с гораздо большей вероятностью станут преступниками.
Мать Джамаала Карсона, Бричель, родила его старшего брата, когда ей было 14 лет, а самого Джамаала – год спустя от другого отца
[1426]. Джамаал вырос в южной части Чикаго, в районе разгула бандитизма. Семья переехала в Миннесоту, когда ему исполнилось 10 лет. Когда я встретил его, ему было 15 и он отбывал уже третий срок. Несмотря на слово THUG
[1427], вытатуированное на его плече, он вел себя неуклюже, как ребенок, который сделал что-то глупое и был пойман. Бричель – красивая женщина, у которой было свое мнение по всем вопросам. Когда она пришла посмотреть на реализацию проекта детского театра, то спонтанно выступила с речью перед персоналом и другими родителями о том, что «допущенные их детьми ошибки» не могут изменить того, что они «самые талантливые из тех, кого можно найти», и заслуживают «всего, что мы можем им дать». Несмотря на это великолепное заявление, она, как пожаловался Джамаал, не пришла ни на одно из его судебных заседаний.
