Джамаал признал, что его мать была более благосклонной, когда он впервые столкнулся с законом. «Я очень благодарен маме за то, что она говорила со мной откровенно, и я понимаю, что с ней и откуда. Потому что ей всего 32 года, и она всего лишь ребенок, как и я». Несмотря на то, что она родила четверых детей от разных мужчин, Бричель казалась ребенком, сбитым с толку своими обязанностями. «Мне как-то даже хорошо от того, что Джамаал проведет свою жизнь в тюрьме, – призналась она. – Значит, кто-то другой должен будет кормить его и давать ему крышу над головой. Я вижу, что сам он никогда не сможет позаботиться о себе». Достижения Джамаала как мелкого торговца наркотиками впечатлили ее меньше, чем его самого. «Это такая тяжелая работа, – сказал Джамаал с оттенком гордости. – Тебе приходится беспокоиться о людях, которые могут лишить тебя жизни; о наркомане, который может тебя ограбить и выстрелить в тебя. Людям, которые с тобой связываются, нужно сразу ясно дать понять: „Я тебе не по зубам“. И так семь дней в неделю, 24 часа в сутки». Я спросил, обдумывал ли он другие варианты карьеры. «Не знаю, – ответил он. – Я, наверное, буду писать. Может, давать советы таким людям, как я. Что-нибудь такое несложное, понимаете?»
Второй фактор риска, часто совпадающий с первым, – дурное обращение с детьми или пренебрежение, от которого ежегодно страдают более трех миллионов американских детей. Джон Боулби, первый теоретик вопросов привязанности, описал, как дети, подвергавшиеся насилию и пренебрежению, видят мир как «неудобный и непредсказуемый, и они реагируют либо уклонением от него, либо борьбой с ним»
[1428] – через депрессию и жалость к себе или через агрессию, правонарушения и уголовные преступления. Эти дети совершают почти в два раза больше преступлений, чем другие.
Мать Хуайа Кюхйюна столкнула его вместе с другими сбежавшими родственниками в автомобильной шине в реку Меконг, чтобы спасти ему жизнь во время военного конфликта в Лаосе
[1429]. Ему было предоставлено убежище в США в шесть лет. К 12 годам он стал активным участником азиатских банд сельского Висконсина; на следующий год после того, как он удерживал 18-летнюю девушку всю ночь, тем самым опозорив ее, он «женился» на ней на незаконной церемонии. Одновременно любовница и мать для него, она стала первым человеком, с которым он когда-либо чувствовал себя близким, но он плохо с ней обращался и бросал ее и их двоих детей, чтобы пойти на вечеринку со своими друзьями. После неоднократных избиений она ушла, и его жизнь пошла по нисходящей спирали, и главным тянущим книзу грузом стала тяжелая зависимость от наркотиков; чтобы зарабатывать деньги, он помогал управлять картелем несовершеннолетних проституток, и, чтобы девочки занимались сексом с джонами
[1430], он платил им наркотиками. Именно за это преступление его приговорили к тюремному заключению.
Когда я брал у Хуайа Кюхйюна интервью, ему было 15 лет, и он был одержим безжалостным раскаянием за то, как обращался со своей женой, и стремлением к контакту со своими детьми. «Это как игла, что все глубже и глубже пронзает мое сердце», – признался он мне. Но в его прошлом не было модели поведения, которая подсказала бы, как себя вести, и Хуай Кюхйюн казался совершенно потерянным. Его мать недавно материализовалась из джунглей, и они дважды говорили по телефону: «Я не знаю, что ей сказать». Его мать плакала во время их разговора, предполагая, что он, вероятно, забыл ее. «Я не забыл о тебе, – проговорил он. – Просто я не понимаю, что это значит – иметь родителей».
Третий гигантский фактор риска, который часто сопровождает первые два, – подверженность насилию
[1431]. Одно исследование показало, что дети, которые подвергались жестокому физическому обращению, были свидетелями насилия между родителями и сталкивались с насилием в своей общине, становились жестокими правонарушителями более чем в два раза чаще, чем дети из спокойных семей
[1432]. Конечно, дети, подвергавшиеся насилию, могут иметь от своих родителей и генетическую предрасположенность к агрессии. Однако отлучение их от семей помогает редко, потому что система защиты детей также связана с высоким уровнем преступности. Джесс М. Макдональд из Школы социальной работы Университета Иллинойса категорически заявила: «Система защиты детей – это система, поставляющая „пищу“ для системы ювенальной юстиции»
[1433].
Райан Нордстром, белый 13-летний мальчик из домашней школы, сказал мне с фальшивой бравадой, что он всегда был на неправильной стороне закона: «Они посадили меня на лекарства, поэтому я сейчас все время выгляжу милым и невинным»
[1434]. Я спросил о его ранних проступках. «Когда мне было девять, – торжественно проговорил он, – я курил! Когда тебе девять, это совершенно неприлично». В 10 лет Райан угрожал ножом ребенку в школе и был исключен. Его посадили в тюрьму за сексуальное насилие над его младшей сестрой, «ежедневно, начиная с 11 лет, но мне не предъявили обвинения, пока моя мама не позвонила в полицию, когда мне исполнилось 13». Его сестре было шесть лет, когда он только начинал ее насиловать. «Я хотел того, чего хотел, и не думал, что она сможет сказать „нет“», – объяснил он.
