Я сказал ему, что трудно примирить все это с мальчиком, полным мечтаний, с которым я играл в скрэббл несколькими неделями ранее. «Но все это части одного человека, – отозвался он. – Мой консультант только что заставил меня выполнить задание и написать о том, кто такой психопат. Прочитав 20 характеристик, я остановился, потому что это было страшно. Я люблю свою ненависть – она такая сильная, чистая и настоящая. И я ненавижу любовь, как будто чувствую, что она всегда фальшивая и разочаровывающая. Когда все говорят, что любят меня, они просто хотят меня контролировать. Я люблю ненависть и ненавижу любовь. Достаточно ли этого, чтобы считать меня психопатом? Не думаю, что я есть зло. Надеюсь, нет».
Три дня спустя Кришна ушел на работу и не вернулся. Бежать, когда тебе осталось две недели переходной жизни, просто нелепо. Вместо того чтобы уйти с чистой записью, он оказался в бегах. Через три месяца его поймали на юге Миннеаполиса и вернули в домашнюю школу. Когда я увидел его там, то выразил легкое удивление, что он оставался в городе, где каждый полицейский знал его в лицо. «Я дважды ходил на станцию „грейхаундов“
[1448], чтобы купить билет до Лос-Анджелеса, но мне было здесь слишком весело», – признался он. Он жаловался на Кэрол, она возражала против его возвращения домой. «Моя мама подвела меня? – спросил он. – Впрочем, для начала не думаю, что она решила бы мне помочь». Кэрол было грустно: «Он без причины пропустил урок об отсроченном вознаграждении. Я бы хотела, чтобы ты попробовал побыть его матерью».
Кришна начал то, что я называю предсказуемым циклом. Пока он был взаперти, он был способен на оптимизм и надежду, качества, которые рассеялись, как только он покинул место своего заключения. Теперь он хотел оставаться в банде, но не совершать преступлений, и он планировал сделать это, сочиняя пьесы для членов банды. Он превращал их ножи в сценарии, а их оружие – в производственные ценности. Описав мне сюжет одного из своих рассказов, он внезапно задумался. «Я бандит. Для меня это просто легкий выход. Таким образом я знаю, где нахожусь. Когда же я пытаюсь быть позитивным, я действительно не знаю, где нахожусь, и не знаю, насколько я способен быть позитивным».
Я много слышал о его отце и хотел узнать, окажется ли Рауль кротким мудрецом из восторженного эпоса Кришны или уродом-манипулятором из историй Кэрол. Через три года после того, как я встретил Кришну, он был на свободе и планировал поездку в Гватемалу. Я предложил его отцу, что приеду к нему в то же время. Рауль ответил: «Добро пожаловать в любое время. Вам не нужно тратить деньги и время в отеле. Мы будем рады видеть вас у нас, чтобы мы могли свободно встречаться и разговаривать».
Рауль был теплым, учтивым и мгновенно вызывающим симпатию маленьким мужчиной с густыми черными волнистыми волосами. Он выглядел почти азиатом и казался на фоне своего крупного сына почти карликом. Они встретили меня в аэропорту; я бросил свои сумки в багажник их видавшего виды фургона, и мы направились в дом бабушки и дедушки Кришны, где меня поселили в комнате, которую обычно отводили для внуков, комод в ней украшала нелепая композиция из светящегося Санта-Клауса, гигантского мистера Картошки и портрета папы римского.
Рауль сказал мне, что они с Кэрол любили друг друга. «Прежде чем мы поженились, я сказал: „Я не принимаю брак, который ведет к разводу, особенно если есть дети“. Но она все равно ушла, и она хотела, чтобы дети остались с ней, дети, которых она не заслужила и о которых не могла заботиться должным образом». В ту ночь мы почти не спали, разговаривая допоздна, и Рауль снова и снова возвращался к языку морали: «Я не думаю, что то, что мы видим, и есть настоящий Кришна. Настоящий Кришна – это тот милый мальчик, который пять лет назад приехал в Америку. Хорошая сторона победит, но я не знаю, произойдет ли это до того, как его посадят на всю жизнь или убьют в перестрелке». Позже он добавил: «Я могу понять желание умереть или провести свою жизнь в тюрьме, но не для банды. Кришне нужна причина». Рауль посмотрел на меня и с неожиданной откровенностью спросил: «Вы можете помочь ему найти ее?»
Утром мы пошли в школу «Ананда Марга» в бедном районе Ла Лимонада. Детей от трех до шести лет учили в двух комнатах, расположенных одна над другой в бетонном бункере с жестяной крышей. Рауля и Кришну встретили песнями и маленьким танцем, Кришна неловко принял эти приветствия. Учитель спросил, будет ли Кришна давать детям уроки английского, и тот ответил, что его татуировки и гангстерский вид спровоцируют неприятности в этом районе – отказ явно расстроил его отца. Затем Кришна сказал, что он должен уйти, поэтому мы вдвоем с Раулем поехали в небольшую квартиру на окраине города и встретили дюжину преданных идеям «Ананда Марги» из разных стран. Мы медитировали на выцветших молитвенных ковриках и говорили о добре и зле за общей миской чечевицы.
Той ночью Кришна, явно хвастаясь, отвел меня в ту часть города, которую контролировали банды, и познакомил с местными бандитами. У всех были пистолеты и бандитские татуировки, и в какой-то момент мы услышали выстрелы за стенами той комнаты, где мы собрались. Все же это выглядело странно, как если бы мы встретили членов братства в кампусе колледжа. Я впервые понял, как бандиты могут чувствовать себя одновременно чрезвычайно опасными для внешнего мира и уникально безопасными для него. Банда сама по себе была горизонтальной идентичностью, и преступление выполняло в жизни Кришны функцию, мало чем отличавшуюся от той роли, которую глухота или карликовость играли в других жизнях, которые я исследовал, и мало чем отличную от той роли, которую играла гомосексуальность в моей жизни. Я все время вспоминал письмо, в котором Кришна признался, что не может сказать, кто он такой, потому что и сам этого не знает. Его мать приписывала его смятение его смешанной расе, но это также отражало вопрос о том, был ли он сыном своей матери или своего отца, американцем или гватемальцем, добром или злом – диалектические варианты неисчерпаемы. В этой уродливой комнате в уродливом соседнем районе он точно знал, кто он, что позволяло ему расслабиться так, как я никогда прежде не видел.
Я был удивлен, когда меня привлек мир глухих, но быть соблазненным этим миром было куда как страннее. Однако изнутри бандитские группировки были вполне гостеприимны. Мне понравилось зависать с бандитами не больше, чем проводить утро с людьми «Ананда Марги» и их чечевицей, но и не меньше. Я знал, что многие люди в этой комнате совершили убийства. Однако они были добры ко мне, отдавая дань доброты к Кришне, уважение, которого он явно жаждал. Эта сердечность казалась искренней и всеобъемлющей. Я предполагал, что общение с бандой в трущобах Гватемалы покажет мне самую сложную часть Кришны, но вместо этого проявилась самая уязвимая. Преступность – это часть личности, и, как и любая другая форма организованной жестокости – футбол, война, арбитраж, – она может породить большую близость. Социальный императив заключается в пресечении преступного поведения, но это не должно препятствовать обнаружению личности. Я сожалею о насилии, но признаю военную близость, которую оно дает мужчинам, не имеющим никаких других причин для связи. В самом деле, я признаю, что завоевания, на основании которых построена карта мира, берут свое начало в лояльности и агрессии молодых людей.
