В мой последний день в Гватемале Рауль договорился, чтобы дедушка Кришны отвез меня в аэропорт. «Эй, – спросил Кришна. – Хотите, чтобы я поехал с вами?» С некоторой галантностью он подхватил мой чемодан и отнес в машину. Во время поездки он рассказал мне о гватемальской поэзии, и я упомянул стихи Элизабет Бишоп
[1449] из Бразилии, в них отражено сложное перемещение между двумя Америками. Я процитировал несколько любимых строк, и он взял ручку, чтобы записать их. Я ожидал, что меня просто высадят у входа, но в аэропорту Кришна снова выхватил чемодан у меня из рук, проводил меня внутрь и выбрал хорошую очередь – хорошую, объяснил он, потому что ему понравилась девушка на стойке регистрации. Он дождался, пока я зарегистрируюсь, и проводил меня до зоны контроля безопасности. Я вошел в охраняемую зону, затем повернулся, и он помахал мне: «Спасибо!» «За что?» – удивился я. «За то, что приехали. За все, – ответил он. – Я буду скучать по тебе, чувак». Он закашлялся, смутился и поспешил прочь. Его образ почти навсегда отпечатался в моем сердце; на мгновение я увидел милого Кришну, которого описывали Рауль и Кэрол.
Кришна вернулся в Миннеаполис, к своей матери, и позже я услышал, что он был ранен и находился в критическом состоянии: он потерял почку и часть желчного пузыря, у него были разрывы печени, коллапс легкого и «катастрофическое» кровотечение. Когда он выписался из больницы, Кэрол попросила его найти другое место для жизни: «Если они придут окончить свою работу, я не хочу, чтобы это происходило у меня дома». Потом он был в основном в бегах, но, когда я не мог дозвониться до него по постоянно меняющимся номерам мобильных, я все же встречал его, потому что он возвращался в дом своей матери, чтобы постирать и погладить вещи. Пять месяцев спустя Кэрол забрала его обратно к себе. Затем Кришна бросил вызов нескольким членам банды, и они обстреляли дом. Ашока, которая была у матери с долгим визитом, вернулась в Гватемалу на следующий же день; в оставленном письме Кришне она написала: «Раньше я думала, что тебе просто нужно сосредоточиться, но теперь я чувствую, что это медленная форма самоубийства, и я не хочу быть частью этого». Кэрол сказала только одно: «Значит, я снова теряю обоих своих детей».
Через месяц Кришна получил 16 месяцев за нападение. На этот раз он попал в Большой дом. Когда я приехал, он извинился за выдумки, которые мне наболтал. К тому времени банда его разочаровала; один из бандитов, участвовавший в инциденте, стал свидетелем со стороны государства. «Я имею в виду, не вступай в банду, если ты не понимаешь основного: у нас есть правила, у нас есть устав, есть вещи, которые вы должны делать, и вещи, которые делать нельзя». Я предположил, что, если соблюдение правил было настолько привлекательным, он мог бы с таким же успехом следовать правилам, установленным правительством США, и он засмеялся. Кришна звонил Кэрол каждую неделю. «Он звонит мне, ему разрешено, – сказала она. – Я была настолько глупа, что продолжала думать, что эти речи о том, что нужно стать лучше, что-то значили. Спросила его: „А как насчет оптимизма, который ты выразил в твоей пьесе?“ – и он ответил: „Это были всего лишь слова“. Где же реальность? Я бы отдала все, чтобы найти ее. Даже если она уродлива, очень, очень уродлива, я бы могла с ней смириться, если бы я только смогла увидеть настоящее, пусть даже на несколько минут. Вот моя мечта». Она грустно посмотрела на меня: «Эндрю, я знаю вас лучше, чем своего сына».
В следующий раз, когда Кришну выпустили из тюрьмы, он сдал академический тест и отправил результаты в несколько колледжей, включая Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, который был номером один в его списке. Но прежде чем его заявления были рассмотрены, он попал в историю – вместе с четырьмя другими членами банды отправился в поездку, которая завершилась расстрелом члена банды «Ватос Локос». Кришне предъявили обвинение в пособничестве преступнику в интересах банды, он признал себя виновным и был приговорен к восьми годам заключения в тюрьме строгого режима «Стиллуотер» в Миннесоте.
Кришна мог бы найти свое сообщество в другом месте, если бы он не слишком затвердел, чтобы пытаться. Он определенно был достаточно умен, чтобы поступить в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Он прятался за бахвальством, чтобы избежать опасностей, которые его пугали, а пистолеты, которые он держал, были лишь переходными объектами, более ярким вариантом безопасного одеяла Лайнуса
[1450]. Его первый год обучения мерцает на горизонте, о котором мечтали. К его «тому, что есть», добавляется огромное «то, что могло бы быть», и это преследует его. Обретение горизонтальной идентичности может быть величайшим освобождением в жизни, но оно может быть и сокрушительным, и в этом случае образная тюрьма обрекла Кришну на место в буквальной.
В «Стиллуотере» растекается безбрежный океан серости. Кришна выглядел элегантно всякий раз, когда входил в комнату для свиданий, но его идеалистическая составляющая померкла. «Я больше не ненавижу Кэрол, – признался он мне однажды днем. – Раньше я думал, что она сделала меня бессильным, но теперь полагаю, что она любила меня так, как умеет. Я просто чувствовал себя таким бессильным, когда рос, не мог выбирать, где жить, и я, наконец, понял, что присоединился к банде, чтобы почувствовать себя действительно сильным. И что в итоге? Я снова совершенно бессилен, снова там, где я начинал, только на этот раз я сам сделал это с собой».
Кэрол сказала мне несколько недель спустя: «Он хотел работать с угнетенными, чтобы быть со своим народом, с бесправными латиноамериканцами. Но что он сделал? Он заставляет их убивать друг друга. Он отправляет их в тюрьму. Людям, которых он называет своими людьми, им точно было бы лучше без него». Я спросил ее, думает ли она, что ей будет лучше без него, и Кэрол ответила: «Я все время была без него. Я совсем не скучаю по нему. Но кем он был – я почти уверена, что права насчет того, кем он был, – вот по этому человеку я очень скучаю. И по человеку, которым, как я представляла, станет этот ребенок, по нему я тоже скучаю всем сердцем».
Никакая другая группа не давала мне более неясной информации, чем малолетние преступники. Эти дети не доверяли взрослым, белым, авторитетным мужчинам и не любили, и их инстинктивное лицемерие было частью того, что изначально привело их в тюрьму. Однако, что более важно, они не осознавали свою собственную реальность. Они не знали наверняка, что с ними случилось; все их рассказы были условными.
Тюрьма концентрирует человеческие эмоции, потому что конфискует у тех, кто в нее попал, очень много остальных нормальных человеческих действий и лишает заключенного возможности принимать множество обычных решений: что есть, когда есть, когда принимать душ и так далее. Когда вас вытаскивают с улиц и вам не нужно больше защищать себя, жить от преступления к преступлению, принимать наркотики, растворяющие окружающий мир, вы поневоле вынуждены начать размышлять. В этом рефлективном состоянии заключенные думают о любви и ненависти, о воссоединении и мести. Они размышляют, как отомстить тому, кто запер их в камере. Практически все заключенные, которых я встречал, обвиняли кого-то другого в своем заключении, если не в своем преступлении. Они тоскуют по людям, которые готовы предложить им помощь: по мужу или жене, другу или девушке, по детям или родителям, чья бескорыстная любовь и есть подарок, преподносимый детской невинностью…
