Последнее, что Сью Клиболд услышала от Дилана, младшего из ее двоих детей, было слово «пока», когда он закрывал дверь, уходя в школу 20 апреля. В середине дня Тому позвонили по поводу стрельбы в школе и сказали, что Дилан находится в статусе подозреваемого. Он позвонил Сью. «У меня возникло внезапное видение того, что он может сделать, – вспоминала Сью. – И поэтому, пока все остальные матери в Литтлтоне молились о том, чтобы их дети не пострадали, я должна была молиться, чтобы мой сын погиб, прежде чем причинит вред кому-либо еще. Я думала, что, если это действительно происходит и он выживет, то Дилан попадет в систему уголовного правосудия и будет казнен, а я была не в силах потерять его дважды. Я вознесла самую страстную молитву, на какую только была когда-либо способна, чтобы он покончил с собой, потому что тогда я, по крайней мере, узнаю, что он хочет умереть, и не буду жить со всеми вопросами, которые у меня останутся, если его заденет полицейская пуля. Может быть, я была права, и все же мне пришлось пожалеть об этой молитве: я хотела, чтобы мой сын покончил с собой, и он сделал это».
Той ночью полиция приказала Клиболдам покинуть дом – обоим, так, чтобы полиция могла вывернуть его наизнанку, и для их же безопасности. «Я подумала о том, что Дилан мертв, – сказала Сью, – и затем мне пришло в голову, что он молод и здоров, и, возможно, мог бы стать донором органов. А потом я задумалась: „А кому нужны органы убийцы?“ Это стало первым моим пониманием того, каким мир увидит моего сына». Клиболды уехали к сестре Тома на четыре дня и вернулись домой в день похорон Дилана. «Мы действительно не знали, что случилось, – сказала Сью. – Мы знали, что Дилан мертв, что он покончил с собой, что он был причастен к стрельбе».
Когда в Литтлтоне начался траур, плотник из Иллинойса поставил 15 крестов на склоне холма возле школы: «Я был так воодушевлен этим. Я хотел быть частью сообщества. И я думал, что мы можем горевать вместе». Сью вспомнила: «Там были цветы, и на крестах Дилана и Эрика столько же, сколько у всех».
Затем родители некоторых жертв уничтожили кресты Дилана и Эрика. Молодежная группа в местной церкви посадила 15 деревьев, но родители некоторых жертв прибыли в сопровождении прессы, чтобы срубить деревья, посвященные Дилану и Эрику. На церемонии вручения дипломов средней школы неделю спустя были восхвалены жертвы, но директор школы сказал друзьям Дилана и Эрика, чтобы они не светились. Вскоре в сообщениях, относящихся к инциденту, стали упоминать число 13, а не 15. «Если коротко, это было так, – говорит Том. – 13 подростков погибли. Их убили двое нацистов, и их родители несут за это ответственность. Это была толпа линчевателей». Сью задумчиво заметила: «Я думаю, что другие родители считали, что они потеряли, а я нет, потому что их дети были ценными, а мой сын – нет. Мой ребенок тоже умер. Он умер после того, как принял ужасное решение и совершил ужасный поступок, но он все еще был моим ребенком».
Адвокат Клиболдов посоветовал им не разговаривать с прессой; их молчание усиливало враждебность местных жителей. «Вы что-то читали и не могли на это ответить, – рассказывал Том. – Вы знали, что это было ложью, ошибкой, подстрекательством, но вы молчали». Сью произнесла: «Это было похоже на постоянные нападения и удары. И ты не мог сопротивляться». В состоянии агонии и катарсиса Сью от руки писала записки родителям каждого ребенка, который умер или получил травму. Хотя она не чувствовала ответственности за случившееся, но ей хотелось уменьшить опустошение. «Для меня единственный способ исцелить это сообщество – попытаться установить индивидуальные отношения с семьей каждой из жертв, – объяснила она позже. – Мой путь на этой земле не будет завершен, пока я не смогу сказать этим людям: „Если вы когда-нибудь захотите поговорить со мной, я открыта для вас. Я проведу встречу у вас дома, в кабинете пастора, при участии посредников, если хотите. Если вам поможет разговор со мной, я здесь“». Она никогда сама с ними не связывалась, потому что консультант предупредил ее, что, сделав это, она может повторно травмировать их. «Но я плакала из-за их детей так же, как и из-за своего», – призналась она. В то время как Клиболды столкнулись с большой враждебностью, всплыли и моменты необычной любви. «Через несколько недель после того, как произошла стрельба в школе „Колумбайн“, меня обнял кассир в Home Depot, – сказал Том. – Соседи приносили нам еду. И когда я отвез машину, чтобы починить гнутое колесо, механик сказал мне: „По крайней мере, ты не изменил свое имя“. Это вызвало у него уважение».
Расследования, проведенные в последующие месяцы, выявили атмосферу издевательства в школе «Колумбайн». «Если вы не были частью толпы и у вас не было большого послужного списка в спорте, у вас не было статуса. – сказал Том. – Так что Дилану оставалось стать предметом насмешек. Единственное, что наверняка могло бы помешать стрельбе, – это попытаться вынуть занозу из его сердца, а эта заноза – результат травли, которой его подвергали в этой школе. Он и Эрик не стреляли в нас, они не стреляли в супермаркете или на заправочной станции; они расстреляли школу. В целом обстановка в „Колумбайн“ была несправедливой, и Дилан ничего не мог с этим поделать. Такое положение вызовет достаточно гнева у чувствительного ребенка, чтобы заставить его отомстить».
Клиболды ничего не знали о том, что Дилан подвергался тяжелой травле в школе, хотя он был ростом 6 футов 4 дюйма и побить его было не так легко. Однажды он пришел домой с пятнами от кетчупа по всей рубашке, и, когда мать его спросила, что случилось, он сказал, что это худший день в его жизни и он не хочет об этом говорить. Спустя несколько месяцев после его смерти она узнала об инциденте, в котором Дилана и Эрика, по-видимому, избили и облили кетчупом дети, которые обзывали их педиками. «Мне было так больно, что я видела финал того дня и ничем не помогла ему», – сказала она. Когда через несколько недель после происшествия Том пошел за машиной Дилана в полицейский участок, один из полицейских сказал ему: «Мой сын однажды пришел домой из той же школы, и ему там подожгли волосы, прямо в холле, вся кожа у него на голове была обожжена. Я хотел разнести школу по кирпичику, но он сказал, что от этого будет только хуже».
Через год после бойни полиция передала дневники Дилана Клиболдам, а те и не знали об их существовании. «Записи Дилана полны фраз „Я умнее их“, – рассказывала Сью. – Он испытывал презрение к людям, которые плохо с ним обращались. Наверное, ему нравилось думать о себе как об идеальном человеке, и эта грандиозность вылилась в стрельбу. В последние два года средней школы он стал более замкнутым и скрытным, но в этом нет ничего необычного. Стереотипное предположение, что он и Эрик были несчастными маленькими детьми, которые замышляли заговор из-за своей изолированности, неверно. Он был умным. Он был очень застенчивым. У него были друзья, и он им нравился. Я была шокирована тем, что моего сына считали изгоем, не меньше, чем тем, что он участвовал в стрельбе. Он заботился о других людях». Том возразил: «Или делал вид, что заботился».
«Я никогда не смогу решить, хуже ли думать, что твой ребенок был запрограммирован таким образом и что ты ничего не мог сделать, или предполагать, что он был хорошим человеком и что-то в нем пробудилось, – вздыхала Сью. – То, что я узнала, став изгоем после трагедии, помогло мне понять, что, должно быть, чувствовал мой сын, когда его выгнали за школьные рамки. Он создал для нас версию своей реальности: стать изгоями, непопулярными, не имеющими средств защиты от тех, кто нас ненавидит». Их адвокат отфильтровал груды писем, чтобы они не увидели самых ужасных. «Я могла прочитать триста писем, в которых люди говорили: „Я поддерживаю тебя“, „Я молюсь за тебя“, а потом прочесть одно письмо ненависти и погибнуть, – сказала Сью. – Когда одни люди обесценивают вас, это намного перевешивает всю любовь остальных».
