Еще 20 лет назад большинство транссексуалов стремились полностью перейти из одного пола в другой. В настоящее время категория пола размыта. Некоторые живут скрытно, что означает, что все вокруг считают, что они родились с тем гендером, в котором живут. Они чувствуют, что потерпели неудачу, когда их отождествляют с их биологическим полом. Другие живут открыто, как трансмужчины или трансженщины. Многие часть времени проводят открыто, а часть времени скрывают транс-статус. Некоторые люди не позиционируют себя ни как мужчина, ни как женщина (гендерквиры). Другие являются гендерфлюидами: в одни дни живут, как мужчина, в другие – как женщина, а иногда вообще не проявляют гендерных склонностей. Некоторые страдают от гендерной дисфории – глубокого неприятия тела, в котором они родились, – но другие отвергают мрачную коннотацию этого термина. Некоторые открыты до эксгибиционизма, а некоторые крайне закрыты.
Люди в любой из этих категорий могут быть или не быть прооперированы, принимать гормоны или осуществлять множество других физических вмешательств; в совокупности они образуют то, что один автор назвал «гендерной светотенью»
[1491]. По данным Американской психологической ассоциации, 1 из 30 тысяч биологических мужчин и 1 из 100 тысяч биологических женщин в течение своей жизни подвергаются реальной операции по перемене пола, но такая статистика предполагает, что в США есть только полторы тысячи прооперированных трансмужчин и пять тысяч прооперированных трансженщин
[1492]. Цифры основаны на устаревших опросах и отражают крайний взгляд на то, что представляет собой операция по перемене пола, не признавая, например, что создание или удаление груди тоже является операцией по перемене пола даже в отсутствие генитальных изменений. Линн Конвей, компьютерный инженер, проанализировавшая более свежие данные, подсчитала, что в США насчитывается от 32 до 40 тысяч прооперированных трансженщин, отметив, что только один из пяти или десяти людей, испытывающих сильную гендерную дисфорию, стремится к хирургической операции на гениталиях
[1493]. По оценкам Национального центра трансгендерного равенства, почти у трех миллионов американцев, говоря словами Барбары Уолтерс, «то, что между ног, не соответствует тому, что между ушами»
[1494].
Ученые, психологи, священнослужители и академики спорят о том, следует ли менять тело, чтобы приспособить его к разуму, или менять разум, чтобы приспособить к телу. Некоторые считают, что все люди, которые отличаются от гендерных норм
[1495], могут при психиатрическом лечении жить удовлетворенно в своем биологическом поле; они предписывают широкий спектр коррекционных (репаративных) методов лечения для устранения диссонанса между умом и телом. Другие предполагают, что роль медицины заключается в облегчении перехода, и верят в использование гормонов и хирургии. Родители находятся в прослеживающемся на протяжении всей книги положении между необходимостью лечить и необходимостью принять. Сторонники коррекционной (репаративной) терапии настаивают на том, что люди лучше живут в неискалеченных телах и что медицинское лечение, сопряженное со значительной болью, рисками и расходами, должно быть крайней мерой. Противники утверждают, что строгие гендерные правила архаичны и мучительны и что отговаривание трансгендерных людей от принятия их реального «я» является путем к отчаянию и часто – самоубийству. Объем данных нарастает головокружительными темпами. Социальная модель инвалидности, согласно которой проблемы, с которыми сталкиваются транслюди, в значительной степени являются результатом столкновения с социальными установками, обсуждается здесь особенно яростно.
Родители, которые поддерживают переход своего ребенка – переход от биологического пола к желаемому, – должны называть этого ребенка новым именем; они должны использовать новые местоимения; и они должны заменить слова «сын» и «дочь». На этом фоне часто возникает лингвистический хаос. «Он моя дочь», – объяснила мне одна мать, представляя своего сына-трансгендера. Другая сказала: «Я употребляю слово „ребенок“, потому что у меня в голове не укладывается слово „дочь“, хотя я прекрасно называю своего ребенка Элейн». Социолог Холли Девор пишет: «В тех случаях, когда человек, будучи мужчиной во время интервью, говорил о событиях, во время которых он жил как девушка или женщина, я использовала местоимения женского рода. Например: „Он вспоминает, что в детстве она была сорванцом“»
[1496]. То, как мы называем что-то, определяет то, как мы это воспринимаем.
Большинство транслюдей, с которыми я познакомился, не любили термины MtF (male to female – «из мужчины в женщину») и FtM (female to male – «из женщины в мужчину»), чувствуя, что эти термины унижают людей, к которым они применяются. Многие активисты говорят о людях, которые были «объявлены мужчинами» или «объявлены женщинами» при рождении, а затем стали «утвержденными женщинами» или «утвержденными мужчинами». Транслюди часто говорят об остальных людях как цисгендерах
[1497], заимствуя идею цис/трансразличия из химии; латинская приставка cis означает «на одной стороне». Когда я решил называть людей по их биологическому полу на период до перехода и по утвержденному полу на период после перехода и как можно больше способствовать такому обращению в своих интервью с семьями, я употреблял только имя, выбранное после перехода, в тех случаях, когда люди предпочитали, чтобы их имя до перехода было забыто.
