Другие активисты, однако, выступают против отказа от диагностической категории. В книге «Загадка гендера» (The Riddle of Gender) Дебора Рудасилль пишет: «Диагноз узаконивает целый ряд гормональных и хирургических вмешательств, которые оказали помощь тысячам транссексуалов и трансгендеров. Активисты, утверждающие, что „медицинская модель“ гендерных различий „патологизирует человеческое разнообразие“, как правило, упускают этот момент. Без какого-либо диагноза перемена пола становится не чем иным, как своего рода экстремальной пластической хирургией/улучшением тела или, по мнению критиков, причудой, модой, увлечением»
[1512]. Присутствие расстройства гендерной идентичности в DSM облегчает получение выплат для психологической поддержки, в которой могут нуждаться трансгендерные люди; Уильям Нэрроу, возглавлявший разработку DSM-5, сказал: «Вред запрета на переход – это стигматизация, а потери от удаления диагностической категории – это неполучение помощи. Задача состоит в том, – продолжал он, – чтобы создать ситуацию, при которой помощь может быть не только доступна, но и расширена, а дискриминация – уменьшена»
[1513]. Это затруднительное положение перекликается с опытом глухих людей и карликов, которых может не заботить ярлык инвалида, но которые нуждаются в нем для обеспечения жилья и услуг.
Хирургические и эндокринологические вмешательства для трансгендерных людей, однако, редко дают им право на возмещение и налоговый вычет
[1514]. Многие трансгендерные люди хотели бы, чтобы их состояние квалифицировали лишь как физическую проблему. Микеле Анджелло, кандидат наук, специализирующийся на вопросах гендерной идентичности, отметил, что, если что-то может быть исправлено с помощью физической трансформации, это не должно классифицироваться как проблема психического здоровья
[1515]. Некоторые активисты утверждают, что трансгендерность, как и беременность, является медицинским состоянием, а не болезнью. Американская медицинская ассоциация издала резолюцию о том, что она «поддерживает медицинское страхование для лечения расстройств гендерной идентичности, рекомендованных врачом»
[1516], что оставляет открытой дверь для возможности телесных или психологических вмешательств. Реклассификация дисфории в качестве эндокринного или нейрокогнитивного состояния может быть достигнута путем разработки нового перечня в МКБ (международная классификация болезней) Всемирной организации здравоохранения.
До тех пор пока нарушение гендерной идентичности классифицируется как психическое заболевание, профессионалы будут пытаться вылечить его, а родители будут отказываться его принимать. Пора сосредоточиться на ребенке, а не на ярлыке. Эдгардо Менвиэль, психиатр детского Национального медицинского центра, считает: «Цель состоит в том, чтобы ребенок был хорошо приспособлен, здоров и имел хорошую самооценку. Что не важно, так это его пол»
[1517]. Кажется правильным ставить психическое здоровье каждого ребенка выше системы универсальных прогнозов о том, какими должны быть счастье и ценности. Менвиэль не считает трансдетей автоматически больными; он относит их к группе риска. Пегги Коэн-Кеттенис, профессор в области гендерного развития, работающая в Амстердаме, также говорила о необходимости «диагностировать и лечить функциональные проблемы (такие как сепарационная тревога, нарушенное воспитание и депрессия), чтобы вне зависимости от пола, который ребенок в конечном итоге проявит, семья была в порядке»
[1518]. Иными словами, гендерная идентичность не должна заслонять глубинные проблемы, и таковые не должны мешать проявлению гендерной идентичности.
Большинство глухих не возражают против того, чтобы их называли глухими; большинство людей с умственной недостаточностью не возражают против термина «синдром Дауна»; тем не менее термин «расстройство гендерной идентичности» приводит людей, к которым он якобы относится, в ярость, несопоставимую с его научным значением. Большинство состояний, описанных в этой книге, демонстрируют позитивную модель идентичности и негативную модель расстройства. Хотя никто не хочет быть отнесенным к стигматизирующей категории, большинство людей протестуют именно против стигмы, а не против категории. Те, кто считает идентичностью глухоту или аутизм, могут оставаться при своем мнении, даже если другие называют эти состояния болезнями. Диагноз «расстройство гендерной идентичности» не только предполагает наличие у людей расстройства, но подразумевает, что расстройством является сама их идентичность. Это опасная точка зрения. У всех нас есть множество аспектов идентичности, и большинство может сожалеть о некоторых из них, но идентичность – это то, кто мы есть. Закон тождества – одно из первых положений философии; он гласит, что все сущее тождественно самому себе. По Аристотелю, «единственная причина» того, «почему человек является человеком или музыкант музыкантом», заключается просто «в том, что каждая вещь неотделима от самой себя»
[1519]. Локк утверждал, что самое фундаментальное знание – это «человек есть человек»
[1520]. Подрывая равенство самому себе, пытаясь не быть самим собой, человек саботирует то, кем может стать. И диагноз «расстройство гендерной идентичности» свидетельствует о том, что на повестке дня уничтожение идентичности. Можно искать лучшие способы проявления индивидуальности, но нельзя просить какую-то категорию людей отказаться от своей индивидуальности. XX век возвел в куб попытки освободить мир от еврейской идентичности, идентичности тутси или многих идентичностей, которые подавлял коммунизм. Практика стирания идентичностей не работает на этом макроуровне; но она также не работает и на микроуровне.
