Хотя добрая открытость Хендрика Кооса отличалась от внутреннего энтузиазма Рекса и Карен Батт, их дети находились в похожей амбивалентной ситуации. Рекс и Карен не верили в значимость гендера в детском возрасте; они воспитывали своих двух сыновей с игрушечной кухней и читали им «Рассказы для свободных детей» (Stories for Free Children) Летти Коттин Погребин. «На вечеринке, посвященной моему будущему ребенку, мне не хотелось ни голубого, ни розового, – сказала Карен. – У нас были желтый и зеленый». Они говорили своим сыновьям, что женщины могут делать все, что могут мужчины.
Их сыну Джареду было одиноко в начальной школе, трудно в средней школе, и Хаверфорд-колледж не стал спасением, на которое он надеялся. Один из его друзей устроил ему свидание вслепую с девушкой из Брин-Мора, с которой у него был первый поцелуй и первые отношения. Отношения предполагали сексуальные ожидания, которые Джареду были чужды, и однажды ночью его подруга застала его в своей одежде. Он сказал: «Я думаю, что мне было бы гораздо проще жить, если бы я был девушкой». Она ответила: «О, милый, ты не можешь быть девушкой. Только не с таким носом». Это было сказано веселым тоном, но Джаред впал в глубокую депрессию. Он заработал все академические премии в средней школе и был лучшим выпускником; теперь он провалился. У него не было никакой сексуальной жизни и почти никакой социальной. Он бросил учебу и вернулся домой.
Три месяца спустя он сказал родителям: «Мне кажется, что я гей». Он сходил на первое свидание с парнем и понял, что он не гей. Однако он решил посетить ЛГБТ-конференцию для старшеклассников, отчасти потому, что он чувствовал, что перестал расти и фактически все еще был старшеклассником, даже в 22 года. Он попал на секцию «Трансгендер 101». Два дня спустя они с матерью отправились за покупками, и он попросил ее остановиться, чтобы он мог ей кое-что сказать. «Это что-то серьезное, не так ли?» – спросила она. Он сказал ей, что он трансгендер, что это его жизненный путь. Она ответила: «О, как можно хотеть быть женщиной? Быть женщиной может быть так трудно». Позже в тот день он попросил семью собраться, чтобы он мог рассказать им; он сказал, что готов из-за этого потерять кого-то из значимых для его жизни людей. Его младший брат, Чед, сказал: «Это черт знает что. Если кто-то отвернется от тебя после этого, значит, он и не играл в твоей жизни важной роли». «Я так беспокоился, что у тебя депрессия, – сказал Рекс. – Я не знаю, что, черт возьми, означает „транс“, но, по крайней мере, ты не потерян для меня безвозвратно». Джаред стал Кэденс Кейс. Она объяснила мне: «Показатель того, насколько поддерживали меня мои родители – первый вопрос отца: „Ты выдержишь, если нам придется копить, чтобы оплатить расходы на смену пола?“».
Когда я встретил Кэденс, через восемь лет после того, как она начала переход, ей было 30 лет, и она находилась на промежуточной стадии процесса
[1549]. У нее были длинные волосы, типичное для мужчин распределение жира, высокое, долговязое тело и отсутствовала грудь. Она носила серьги и нейтральную одежду. Ей пришлось пережить несколько месяцев электролиза, но впереди было еще много работы. Единственной операцией, которую она перенесла, была операция на носу. Я спросил, как она выглядела до перехода. «Я была умна, коммуникабельна и не мачо, – сказала она. – Я никогда не была женственной и сомневаюсь, что когда-нибудь стану. Но у меня нет с этим проблем. Я достигла того состояния и облика, когда я не ненавижу себя. Если представить пол в виде спектра, я на 60 или 65 % женщина». Люди, не сведущие в этой теме, обычно думают, что самая главная операция – это изменение гениталий, но часто транслюди так не считают. «Лицевая хирургия – это путь к полноценной жизни», – сказала Кэденс. Рекс и Карен нашли хирургов для генитальных процедур, но Кэденс им не звонила. Родители расценили эту задержку не как нежелание, а как проявление депрессии. «Долгое время она была слишком подавлена, чтобы справиться с этим», – объяснила мать. «Иногда мы куда больше спешим, чем она», – сухо заметил Рекс.
Карен получила выговор от директора школы, где она преподавала, за разговоры о переходе Кэденс (ведь ее могли услышать), и она была в ярости. «Никто не может запретить мне говорить о моем ребенке, – сказала она. – Я более активна в этом вопросе, чем в чем-либо другом. Это часть моей самоидентификации». Рекс и Карен основали местное отделение PFLAG (Parents, Families and Friends of Lesbians and Gays: Родители, семьи и друзья лесбиянок и геев) – группы, в которую теперь объединяются семьи транслюдей. Когда я видел их в последний раз, их только что пригласили возглавить колонну гей-парада Mid-Hudson 2009 года. Рекс спросил президента общества, почему они хотят отвести им такую роль, и она ответила в письме: «Потому что вы любите своего ребенка». «Я думаю, – сказала Кэденс, – что от того, что я трансгендер, им сейчас даже лучше, чем мне. Они просто далеко слева, в то время как я радикально дальше слева в этом спектре. Но я не делаю многого».
Такие родители, как Рекс и Карен, поощряют своих детей проходить психотерапию для исследования своих гендерных проблем; другие, однако, обращаются за терапией в надежде все это предотвратить. Выбор подхода будет зависеть не только от потребностей ребенка, но и от потребностей родителей. Репаративная терапия – психологическая, религиозная, иногда биологическая – остается повсеместно распространенной, и родители, которые выбирают такой способ лечения своих детей, как правило, искренне верят в правильность этого подхода. Стефани Брилл сказала: «Все любят своих детей, но у всех разные представления о том, как им помочь». Она поощряет родителей встречаться с другими родителями и находить новые критерии нормы, включающие их опыт. «Они не должны мириться с тем, что их ребенок красит ногти; это не равносильно спорам о том, что уместно в церкви, – сказала она. – Речь идет о выражении любви, которая успокаивает ребенка, а также, на самом деле, родителя». Люди, чья жизнь была связана сильными гендерными условностями, однако, часто считают, что соблюдение социальных норм защитит их детей от жестокости внешнего мира. Но это стремление может приводить к злоупотреблениям внутри семьи.
Джона и Лили Маркс живут в Нью-Джерси, недалеко от Нью-Йорка, и говорят, что не знают никого, кто был бы геем, а тем более – трансгендером
[1550]. Ничто не предвещало того, что их сын, Калеб, захочет быть девочкой; он не настаивал на том, чтобы носить платья, не ненавидел свое тело, никогда не говорил, что считает себя женщиной. Когда я предложил психотерапевта, который мог бы помочь Калебу разобраться в себе, Лили сказала: «Мне нужно найти кого-то, кто убеждает людей не делать операцию по смене пола. Это все, о чем я могу думать. Теперь он в третьем классе. Мальчики становятся жестче. Девочки больше не хотят играть с мальчиками». Но потом Лили рассказала, что услышала от одной из мам: «В списке учеников моя дочь поставила дизлайк каждому мальчику, кроме Калеба». «Значит, он не настолько странный, чтобы вообще никому не нравиться», – сказала Лили.
