Когда Тайлер Холмс был застенчивой маленькой девочкой по имени Серена, он «мечтал о мальчишечьих органах», но «на самом деле не хотел быть мальчиком». У Серены были короткие отношения с 16-летним Фредди Джонсоном, и она забеременела. Когда у них родился сын Луи, Фредди не проявил к нему особого интереса. Но, когда Луи было два года, мать Фредди начала жаловаться в Департамент социальных служб на Серену. Опекун – представитель Луи, которому поручили заботиться об интересах ребенка, попросил Серену что-то подписать. «Я не знал, что это, и подписал, и оказалось, что это для опеки, – рассказывает Тайлер. – Я потерял ребенка». Когда вскоре после этого Серена подружилась с Густавом Преллом и Долорес Мартинес, она начала сомневаться в своей гендерной принадлежности. Когда ее госпитализировали с эндометриозом, врачи сказали, что эту болезнь можно лечить с помощью эстрогена, но Серена заявила, что предпочла бы лечение тестостероном, поскольку она хотела иметь волосы на лице и более низкий голос. Она стала называть себя Тайлером.
Однажды в четверг в 2008 году Густав, который всегда был депрессивен, обратился в отделение неотложной помощи местной больницы, чтобы госпитализироваться, так как его посещали суицидальные мысли. Ему сказали, что трансгендерам койко-места не предоставляются. Два дня спустя в возрасте 27 лет он повесился. Долорес подала жалобу, но комиссия по психическому здоровью сочла больницу невиновной. Поскольку трансгендерные люди не являются защищенным классом, говорилось в постановлении, больница имеет право отказать им в приеме, если их присутствие может беспокоить других пациентов.
После смерти Густава Тайлеру и Долорес казалось естественным держаться вместе. Я спросил, не повлиял ли факт отсутствия у обоих хирургических вмешательств на их привлекательность. Тайлер сказал: «Любовь и отношения не основаны на том, что у вас под одеждой, какие местоимения или имя вы употребляете. В отношениях с Долорес все зависит от того, какая она и как я к ней отношусь, какой я человек и как она относится ко мне. Долорес хотела бы в какой-то момент провести операцию в той или иной форме, но это ее дело, когда и что делать». Долорес сказала: «Я вижу в Тайлере парня с неоспоримыми преимуществами: он пристегивает фаллос такого размера, который я выберу».
В течение пяти лет с тех пор, как у Тайлера забрали ребенка, Луи, которому сейчас семь, жил со своей бабушкой по отцовской линии. Тайлеру и Долорес разрешается видеться с Луи только раз в неделю. Тайлер думает, что Луи не заметил его переход; мне казалось, что борода Тайлера могла бы Луи многое сказать, не говоря уже о привычке Долорес обращаться к нему в мужском роде. И Тайлера, и Долорес интересовало гендерное поведение Луи. «Луи может быть таким, каким был мой муж, – сказала Долорес, – он вчера был девочкой, а назавтра стал мальчиком. Ему нравится мультфильм „Мой маленький пони“, который пришлось показать ему украдкой, поскольку ему не разрешают никаких игрушек для девочек. Я не врач, но мне кажется, он уже сейчас квир». Тайлер сказал: «Он никогда ничего не говорил о том, что он транс или хочет быть девочкой, но и я ничего такого не говорил, когда был маленьким». Я подумал, что без каких-либо утверждений Луи о желании быть девочкой он, вероятно, не транс. Однако ему плохо удавалось типично мальчишеское поведение. Он жил в мире поляризованной бесполости – либо ужасающей, либо угнетающей. «Он может не знать наверняка, что он девочка, – сказал Тайлер. – Он может не знать наверняка, что он мальчик. Он может склоняться туда или сюда изо дня в день, и это тоже нормально. Я не хочу, чтобы он потерял 25 лет жизни, как я».
Возможно, неизменная ошибка родительства заключается в том, что мы пытаемся дать нашим детям то, чего хотели бы сами, не задумываясь, хотят они этого или нет. Мы исцеляем свои раны любовью, которую хотели бы получить, но часто слепы к ранам, которые наносим. Долорес сказала: «Я хочу, чтобы Луи был доволен собой, независимо от того, мужчина он, женщина или кто-то посередине. Мне пришлось исправлять очень многое. Моя жизнь – это не то, что я хочу для него». Дети должны уметь быть самими собой; они также хотят правил и границ, и я опасался, что бесконечно принимающая любовь Долорес и Тайлера по отношению к ребенку может стать для него парализующей. Желание ребенка должно быть замечено, и как только ребенок замечен, он хочет, чтобы его любили за его истинное «я». Долорес и Тайлер были полны слепой любви. «Он самый красивый мальчик, которого я когда-либо видел, и, возможно, самый красивый ребенок на планете, какого я знаю, – сказал Тайлер. – Это круто, словно я и сам делаю переход с моим сыном. Ему немного лучше, чем большинству трансдетей, потому что у него есть два трансродителя. Мы не оставим его одного, как это сделали наши родители. У него есть близкие, которые пойдут с ним». Долорес сказала: «Его переход должен осуществиться. Я вижу его в моем вчерашнем дне. Надеюсь, он сможет что-то взять из моего „завтра“».
Дебаты о гендерной идентичности когда-то разворачивались в рамках оппозиции природы и культуры (воспитания); сейчас они развертываются в рамках оппозиции «корректируемое – не корректируемое», которую не менее трудно преодолеть. Ясно, что биологические факторы вовлечены, но вопрос в том, могут ли факторы воспитания усилить их действие или, наоборот, нивелировать его. Ответы пока удручающе неопределенны. Психодинамическое направление предлагало ряд противоречивых объяснений кросс-гендерной идентификации; в своей книге «Нормальные» (Normal) Эми Блум предполагает в качестве причины отсутствие отца и чрезмерную вовлеченность матери либо наличие доминирующего отца и покорной матери; именно родители поощряют либо запрещают кросс-гендерную идентификацию и игру и тем самым мистифицируют их
[1561]. Некоторые мальчики хотят носить платья, потому что у них жестокие отцы, которых они боятся, и любящие матери, с которыми они идентифицируют себя; у других проблема может быть связана с генетикой, развитием мозга или внутриутробным развитием плода.
Переход по-прежнему требует контактов с врачами и терапевтами. В лучшем случае это означает, что ответственные специалисты отделят страхи и желания родителей от страхов и желаний их потомства и проведут различие между истинной трансгендерностью и преходящим неврозом. Это, однако, может быть пугающим. Разделение психиатрической, эндокринной и нейрокогнитивной сфер кажется до боли старомодным. Современная психиатрия ищет химические корреляты эмоциональных и когнитивных расстройств, но попытки отделить разум от мозга остаются примитивными, и такое сложное состояние, как нарушение гендерной идентичности, необходимо описывать сразу с нескольких точек зрения. Хейно Мейер-Бахльбург, который работает в комитете DSM, признал, что описание расстройства гендерной идентичности «нельзя осуществить на чисто научной основе»
[1562].
