Когда они вернулись домой, Шон нашел своего отца Джона, отдыхающего после долгого рабочего дня в Home Depot и показал свои новые покупки. Ким отвела Джона в спальню и все объяснила. Джон сидел, уставившись в пространство. Ким сказала: «Ну скажи что-нибудь». Джон ответил: «Я не знаю, что сказать». Позже Джон рассказывал мне: «Я будто в пещере пробыл 26 дней. Мне самому пришлось пройти через переход». После 26 дней молчания Джон смирился с этой мыслью.
Шон совершил каминг-аут в начале июня. Психотерапевт закончил работу с их семьей в середине лета, и Шон вернулся в школу уже на тестостероне и с новым именем. «Это был переход на варп-скорости», – сказала Ким. Шон попросил Ким поговорить с руководством школы. «Я подошла к этому, как к медицинской проблеме, – сказала она. – Если бы ваш ребенок был диабетиком, вы бы позаботились о том, чтобы у него была возможность уединиться, чтобы сделать себе уколы. Нужно решить, в какой он будет ходить туалет». Школа освободила туалет для медсестер. Законное имя Шона еще не было изменено, и директор первоначально отказался исправлять школьные бумаги. «Я объяснила ему, что чем меньше люди знают, тем меньше вероятность, что родители придут в школу негативно настроенными из-за того, что Шон учится в одном классе с их детьми», – сказала Ким.
Семья разослала знакомым письма о новом гендерном статусе Шона. Первый телефонный звонок они получили от человека, от которого Ким ожидала осуждения. «Он сказал: „Шон всегда желанный гость в нашем доме. С нами он всегда будет в безопасности“, – вспоминает Ким. – Я начала плакать. Мы готовились к худшему. Мы действительно не думали о том, каково это – получить позитивную обратную связь». Работа Ким в компьютерной индустрии становилась все более бессмысленной и физически трудной из-за фибромиалгии рук. «Моя церковь – это Церковь единства, – говорит Ким. – Философия в том, чтобы верить, что все пойдет так, как должно. Так что я доверилась судьбе. Я подумала, что моя идеальная работа будет состоять из путешествий и публичных выступлений, будет основываться на моих навыках преподавания и разработки курсов; я буду писать. Две недели спустя Шон совершил каминг-аут. Через три месяца я основала TYFA. Это было именно то, о чем я мечтала».
Вскоре после этого Шон и Ким отправились на презентацию в государственный Университет Сан-Диего. В машине почти не было бензина, и Шон заметил индейское казино с заправочной станцией. Ким вспоминала: «Мне нужно было в туалет. Я сказала: „Беру с собой 20 долларов. Вернусь через 5 минут“. Я положила свои 20 долларов в автомат и сорвала джекпот в 10 тысяч долларов. Это оплачивало стартовые сборы и подачу заявки на регистрацию некоммерческой организации». Брат Шона создал веб-сайт и управлял им на двух старых компьютерах в спальне родителей.
Джон говорит: «Я никогда не думал, что женат на активистке. Я ездил к ней в Вегас около месяца назад. Я всегда знал, что Ким – хороший переговорщик. Но я был потрясен». Позже Ким писала мне: «Я нашла свое призвание; нашла свою цель; я использую данные мне Богом таланты так, чтобы они удовлетворяли меня и служили другим». Она рассказала о своем расписании, куда входили пересечения страны, в основном на машине, чтобы провести пять школьных тренингов в неделю, включая два полных дня за рулем ради одного тренинга в Огайо. Я задумался, нельзя ли было что-то одно перенести. «Как можно сказать 16-летней девочке, что не сможем приехать? – удивилась Ким. – Мне говорят: „Как у вас получается столько всего делать?“. А я в ответ: „А как у вас получается не делать?“»
У Шеннон и Джона Гарсиа было шесть мальчиков, как они думали
[1571]. Они жили в Индиане, в месте, которое Шеннон описала как «район белого хлеба в городе белого хлеба в штате белого хлеба». Их младший сын быстро заговорил и в 15 месяцев произнес: «Я не мальчик. Я же девочка». «Конечно», – ответила Шеннон и принялась менять подгузник. В два он попросил куклу Барби. Когда ему исполнилось три, Шеннон думала, что он гей. В четыре года он пошел в христианский детский сад, который посещали его пятеро братьев. На первом родительском собрании учитель сказал: «Вашему сыну не разрешат играть в переодевания, потому что мальчики не носят юбки». Шеннон была возмущена. «Это был первый раз, когда наш сын обнаружил, что то, что он чувствовал, было неприемлемо для других. В эти дни мы начали замечать, что он тревожен».
Джон, однако, очень злился на жену. «Это была моя вина. Я нянчилась с ним, – сказала Шеннон. – Он решил все исправить». Джон конфисковал все девичьи игрушки. Он вывел сына во двор и сказал: «Я побью тебя в игре», – и дал ему бейсбольную биту. Джон бросал мяч снова, и снова, и снова, говоря: «Я хочу, чтобы ты отбивал его». Сын стоял с битой, и слезы текли по его лицу. «В доме была ужасная атмосфера, – вспоминает Шеннон. – Я тоже хотела все исправить. Но я знала, что позорить нашего сына – не лучший способ это сделать. Я была обязана позволить Джону попробовать его способ. И каков результат? Ребенок его возненавидел».
В следующем сентябре сын Шеннон не хотел идти в детский сад, со слезами говоря: «Мне очень трудно притворяться мальчиком весь день». Шеннон крепилась, пытаясь быть твердой. Когда начался первый класс, она стала подкупать сына: «Если ты не будешь плакать всю неделю, я куплю тебе Барби на этих выходных». Каждую неделю они выбирали вознаграждение, стараясь скрыть это от Джона. Затем однажды мальчик спросил: «Можно мне четвертак вместо игрушки?» Шеннон спросила, зачем. «Потому что по дороге в школу мы проезжаем мимо дома с колодцем желаний. Я собираюсь спросить водителя автобуса, не остановится ли она, чтобы я мог пожелать стать девочкой».
Джон упорствовал: «У тебя есть пенис. Это значит, что ты мальчик». Однажды Шеннон заметила, что сын слишком долго был в ванной, и вошла. «Он держал мои лучшие, самые острые портновские ножницы. Его пенис был между лезвиями. Я закричала: „Что ты делаешь?“ Он ответил: „Его не должно быть! Так что я собираюсь отрезать его“. Я сказала: „Ты не можешь этого сделать“. Он говорит: „Почему бы и нет?“ – „Потому что, если ты когда-нибудь захочешь иметь женские органы, хирургам понадобится пенис, чтобы сделать их“. Я вытащила его прямо с того света. Он протянул мне ножницы и сказал: „Хорошо“».
Семья готовилась к отъезду в Теннесси на День благодарения, и Шеннон решила, что это прекрасная возможность поэкспериментировать. Ее муж был против, и пятеро других сыновей возненавидели эту идею. Младший объявил, что его новое имя – Кили. Когда они отправились в путь, Кили была одета в розовое с головы до ног, с заколкой, прикрепленной к прическе-«ежику». «Мы едем несколько часов, а потом останавливаемся поесть, – рассказывает Шеннон. – Садимся за стол. Мой ребенок никогда не разговаривал с незнакомцами, никогда. Официантка подходит к Кили и спрашивает: „Что ты будешь, красотка?“ Кили отвечает: „Шоколадное молоко, пожалуйста“. Я пошла в туалет и пролила море слез. Следующие 48 часов невозможно описать словами. Это было настолько сильно, что мой муж сказал: „Надеюсь, ты посмотрела варианты домашнего обучения, потому что она больше никогда не сможет ходить в школу как мальчик“».
