Когда Эли Руд еще был Эммой, он не ненавидел свое женское тело, а оно не чувствовало, что придется убить себя, если оно не сможет получить доступ к гормонам и хирургии
[1594]. У Эммы была хорошая жизнь маскулинной лесбиянки. Когда она стала мужчиной, то не была особенно мужественной. Эли обладает как мужскими, так и женскими достоинствами, и изменение его тела не сильно поменяло их. Эли Руд сделал переход просто потому, что это казалось логичным; несмотря на диагноз «расстройство гендерной идентичности», он принял свою смену пола как повод для внесения ясности.
Эмма и ее близняшка Кейт выросли в Портленде, штат Орегон. Их мать, Джоанна, забеременела во время случайных связей, но сохранила детей. Эмма оказалась лесбиянкой; она любила галстуки; носила стрижку ежиком. Она бинтовала свою грудь, но не сильно, и при росте пять футов семь дюймов примерно в половине случаев ее воспринимали, как мужчину. Она поступила в колледж в 15 лет. «Я знала, что она ищет свое племя, но я скучала по ней. В некотором смысле было бы труднее иметь одаренного ребенка, чем ребенка, который был гендерным нонконформистом», – вспоминает Джоанна.
По окончании колледжа Эмма открылась своей матери и сестре как транс. Вспоминая об этом при нашей общей встрече, Джоанна сказала: «Мне казалось, больно думать: „Может быть, я какая-то ненормальная“. Ты была классной лесбиянкой и была очень органична в этом. Тебе было грустно от этого и очень страшно». Эли вспоминал: «Я все время задавался вопросом: „Я действительно транс?“ Ведь обычно люди чувствуют себя несчастными, жалкими, отверженными, а я нет. Наконец мой психотерапевт сказал: „Вам не нужно быть полностью несчастным, чтобы искать варианты сделать себя счастливее“». Летом 2005 года, в возрасте 20 лет, Эли переехал в Нью-Йорк и стал просить окружающих называть его новым мужским именем. Представившись мужчиной, он устроился на работу в библиотеку Колумбийской школы социальной работы. К апрелю 2006 года он хотел сделать операцию на верхней части. Его мать предложила оплатить половину расходов, продав для этого свою машину. Эли отрастил бороду, как и большинство трансмужчин, чтобы исключить поводы для сплетен. «Были некоторые связанные с тестостероном эмоциональные и когнитивные изменения, но трудно отделить, где влияние эндокринологии, а где психосоматики, – рассказывал он. – Я стал менее терпеливым и легче расстраиваюсь. У меня больше проблем с концентрацией внимания и чуть заторможенная речь. Потребовался переход, чтобы понять, насколько мне не нравилось мое тело раньше. Переход – это действительно второй переходный возраст. Мне очень повезло, что я пришел к нему прямо на хвосте моего первого переходного. Я не жалею о том первом половом созревании. Это обогатило мой опыт». Он на минуту задумался. «Если бы раньше мне было намного труднее даже думать о переходе, я бы этого не сделал. У меня не было желания меняться. Но я решил действовать именно так. Люди принимают решение, проводить химиотерапию или нет. Люди принимают решение, пить антидепрессанты или нет. Это не значит, что они не больны раком или не страдают от депрессии».
Эли пошел в гражданский суд Нью-Йорка за тем, чтобы просто поменять имя. Его просьба была отклонена судьей, который сказал, что не хочет «судить о гендере». По закону в смене имени может быть отказано только тем, кто пытается уклониться от кредиторов или хочет сбежать от судимости. «Люди все время обращаются за подобным и меняют свое имя на какое-нибудь Bunny Superstar, – сказал Эли. – А я меняю свое с Эммы на Эллиота». Судья хотел получить медицинское доказательство того, что Эли меняет пол. Он мог бы поменять имя, но был возмущен такой ситуацией; Американский союз защиты гражданских свобод взялся за его дело, и судья изменил имя на Эллиот.
Отец Эли, отсутствовавший все его детство, всегда лучше относился к мужчинам и, по мнению Эли, предпочитает иметь сына, нежели дочь. «Он чувствует себя достаточно компетентным, чтобы дать какой-нибудь отцовский совет сыну в духе: „Смотри, не обрюхать кого-нибудь“, – рассказывает Эли. – Он действительно так сказал. Он пошутил. Но все равно это немного странно». «Мои родители не очень-то мне помогали, – говорит Джоанна. – Я сама училась. Мне повезло, что каким-то образом у меня были силы, чтобы добиться всего, и мне повезло, что я родила ребенка, у которого оказались силы, чтобы добиться всего». Эли пытался понять, идентифицировать ли себя как транса или просто как мужчину. «Некоторые люди говорят: „Я человек с транссексуальной историей“. Хороший оборот речи. Я встречаюсь с одной женщиной уже два года. В прошлом она встречалась и с мужчинами, и с женщинами. В наших отношениях есть элементы, которые она называет „лесбийскими“, и она говорит, что ей очень повезло иметь парня, который знаком с лесбийской ориентацией. Мы оба сильно чувствуем, что мы не натуралы, поэтому у нас нет отношений с противоположным полом, хотя я парень, а она девушка». Позже Эли написал: «Я не чувствую, что мой пол сильно изменился. Я все тот же слегка изнеженный маскулинный человек, каким был всю жизнь».
Единственное сожаление – для всех них – это потеря репродуктивной функции. Джоанна выбрала морского конька в качестве семейного символа, потому что самец морского конька держит свое развивающееся потомство в выводковой сумке, появляющейся после родов, которые могут длиться несколько дней. Кейт писала: «Эли скоро станет бесплодным благодаря тому самому лечению, которое сделало возможным его видение себя как отца. Поэтому мы ждем того дня, когда наука сможет сделать из него морского конька»
[1595]. Бесплодие может быть самой дорогой ценой перехода; многие транслюди, которых я встречал, говорили о стремлении иметь детей, но трансмужчинам в основном не нравилась идея беременности, а трансженщины в основном оплакивали свою неспособность сделать это. Они хотели сохранить способность зачать ребенка, как заложено природой, но наша наука далека от того, чтобы сделать это возможным; этот вопрос, как и любой другой, определяет ограничения перехода.
В начале своего перехода Эли написал в блоге: «Иногда я чувствую, что парень, которым я и являюсь – этот парень Эли, – где-то там, ждет, когда я найду его, ждет, когда я выясню, как стать самим собой. Я волнуюсь, потому что все кажется неопределенным, и я не знаю, где искать ориентиры, и страшно, что я никогда не найду его. Но один очень важный для меня человек однажды сказал: „Все в порядке. Ты сильный. А Эли? Он сам найдет тебя“»
[1596].
Международный олимпийский комитет (МОК) уже давно требует, чтобы спортсменов проверяли на гендер. Первоначальным методом было физическое обследование; затем – измерение уровня гормонов; затем – сканирование хромосом. Причина такого тестирования ясна. Если бы мужчины и женщины не соревновались отдельно в легкой атлетике, почти все чемпионы были бы мужчинами, потому что тестостерон усиливает физические возможности организма. Но само тестирование было чревато противоречиями и проблемами.
