Пол стал отличным спортсменом и был квотербеком в своей школьной футбольной команде. «Это был способ быть нормальным и отключить свой мозг, – рассказывает Ким. – Если вам неудобно в вашем теле, вы хотите контролировать это тело, то спорт – действительно хороший способ это сделать». Пол был выпускником и старостой класса в средней школе Хелены, где ему прочили большой успех. «Я знала слово manqué, как в выражении artiste manqué („пропащий художник“), – говорит Ким. – Это было мое слово, для меня оно означало означало: „О, если бы вы только знали“».
Пол отправился в Беркли и провел свой первый год, 1988-й, за границей. «Все остальные едут во Флоренцию или Париж, – рассказывала Ким. – Я еду в Норвегию, потому что собираюсь прятаться долгой темной зимой, читать Беккета, пить ежевичный чай и голодать. Я ехала с мыслью: „Все это надо прекратить“. Через пару месяцев я уже думала: „Я не могу ничего прекратить“». Некоторые люди определяют конкретную дату перехода; Ким описала ее как длящуюся с 1989 по 1996 годы. Она переехала в Сан-Франциско и старалась видеть старых друзей и семью как можно меньше; единственным человеком из ее предыдущей жизни, который знал обо всем, был ее брат Тодд, открытый гей. Он был добродушен и пережил каминг-аут без особых проблем, но она держала его на расстоянии. «Ким» было самым нейтральным именем, которое она могла придумать, и она изменила свою фамилию на Рид, ее старое второе имя, чтобы начать все сначала. Тем не менее Ким чувствовала себя неловко и искусственно; ей потребовалось пять лет, чтобы начать гормональную терапию. «Я не была уверена в том, кто я такая, – сказала Ким. – Я даже не была уверена, что гендер – это точно выбранный путь. Это ужасно сложно, ужасно дорого, это приводит к изоляции, и даже только практическая часть всего этого мероприятия очень трудна». Сегодня, однако, Ким обладает естественной женственностью. Однажды, когда мы с ней сидели, кто-то подошел к ней и сказал: «Моему другу очень тяжело дается переход. Вы так расслаблены; как вы научились всем этим жестам?» Ким ответила: «Когда я пыталась переключиться, я слишком много задумывалась о том, как двигаюсь, и только когда я начала забывать об этом, я стала такой, какая есть на самом деле».
Зимой 1995 года у младшей сестры Кэрол, Нэн, был диагностирован рак толстой кишки. Когда Ким, все еще Пол для семьи, звонила своей тете, она разговаривала и с матерью, но на тот момент они не видели друг друга уже почти пять лет. Но, когда Нэн умерла, Кэрол ожидала, что Пол приедет на похороны. Ким, которая уже больше года принимала гормоны, несла гроб, и внимание привлекала только ее прическа в виде хвостика. «Это были похороны, – сказала Кэрол. – Но он выглядел таким грустным, а я все еще не понимала. Месяц спустя Пол позвонил и спросил: „Вы когда-нибудь задумывались, когда я рос, был ли я доволен своей сексуальной идентичностью?“ Я сказала: „Я думала, что ты золотой ребенок“. Он ответил: „Ну я же одевался, как девочка“». Кэрол была сбита с толку. «Мне было очень грустно из-за всех тех мучений, которые он пережил и о которых я даже не подозревала», – сказала она. Ким отправила матери стопку медицинских файлов. «Мне не нужно было читать никаких брошюр, – сказала Кэрол. – Для меня все было так: „Я люблю своего ребенка; тот умный, заботливый, юморной человек все еще там внутри“. Все, что я хотела знать – это: „Теперь ты счастлива? Тебе комфортно?“» Но рассказать обо всем Лорену она боялась.
Ким однажды сказала: «Когда я совершила переход, чувствовала, что вылезла из гидрокостюма, который носила всю свою жизнь. Представьте себе этот невероятный порыв, тактильные ощущения, как будто ваше тело только что проснулось. Но я также чувствовала, что этот новый человек не может вернуться домой, и я начала уничтожать все свои связи с Монтаной. В то время я не знала, насколько глубоко все это опечалит меня, и в качестве компенсации я начала превращать свой родной город в место, куда мне действительно не нужно было возвращаться». Это изгнание продолжалось даже после того, как обо всем узнал Лорен; больше никто в семье не должен был знать. Марк попал в автомобильную аварию и получил черепно-мозговую травму, что привело к еще более странному поведению, чем раньше, и Ким боялась его реакции. «Я чувствовала себя обязанной сказать Марку, но думала, что он причинит мне боль, и чувствовала себя слишком уязвимой», – вспоминала Ким. Кэрол рассказывала: «Марк периодически спрашивал: „Я когда-нибудь снова услышу Пола?“ – и становилось все хуже и хуже. Но Ким ответила: „Если знает Марк, значит, знает вся Монтана, и я просто еще не готова к этому“. Ким была права, потому что Марк хотел что-то узнать о Поле. Марк хотел бы сказать: „Ну, по крайней мере, я более нормальный, чем оказался ты“».
Лорен заразился гепатитом в медицинской школе; в то время как внутри Ким происходили все эти метаморфозы, его состояние ухудшалось. Он был в очереди на пересадку печени, но когда ему было 62 года, ему не дали приоритет. Летом 2003 года он решил навестить каждого из своих детей. Ким переехала в Нью-Йорк, сказала родителям, что она лесбиянка, и начала встречаться с женщиной по имени Клэр Джонс. Кэрол и Лорен ужинали с Ким и Клэр вечером по приезде. «Я начала чувствовать себя лучше, – сказала Кэрол. – Я полюбила Клэр в ту же минуту, как встретила ее. Я так волновалась, что Ким останется одна. Как только я увидела Клэр, я выдохнула с облегчением».
Несколько месяцев спустя Лорен упал в обморок и был экстренно доставлен на «скорой» в Денвер. Ким немедленно полетела к родителям. Она приехала в больницу за несколько часов до смерти отца, пока ее братья еще договаривались о транспортировке в Колорадо. Ким позвонила Марку, когда он садился в самолет, и сказала: «Я была вне пределов досягаемости. Я не знала, как с этим справиться, но теперь из-за смерти отца мы все будем вместе, и тебе нужно знать обо мне». В аэропорту Денвера Ким дала Марку свою визитку и сказала: «Вот мои телефонные номера. Ты можешь звонить мне в любое время». В этот момент Кэрол расплакалась – не из-за Лорена, а потому что Ким и Марк снова говорили друг с другом. Там они были все вместе, в чужом городе, скорбящие из-за того, что их туда привело, но в то же время более сплоченные, чем были в течение многих лет. Позже в тот же день Кэрол, Ким, Марк и Тодд отправились в Монтану на машине. Во время долгого путешествия Ким общалась с Марком и пыталась ответить на его многочисленные вопросы. Он был озадачен, но не зол. Всякий раз, когда на равнинах Вайоминга удавалось поймать связь, Ким звонила дядям, тетям и двоюродным братьям. «Мой отец умер, – вспомнила Ким. – Их трясет. Они узнают новости обо мне. Но они отвечают: „Мы просто рады, что ты вернулась“».
Кэрол решила устроить чаепитие для друзей в Хелене, которые могли бы помочь распространить информацию о Ким, чтобы ей не нужно было обсуждать этот вопрос на похоронах. «Моя мама, благослови ее Бог, просто управилась с этим, – сказала Ким. – Люди действительно не могли закатить истерику, поскольку были убиты уходом моего отца, это заставило их быть добрее». Ким была в аэропорту, забирала Клэр, когда начиналось чаепитие. Кэрол пригласила 19 женщин и пастора из своей церкви. Она кратко объяснила про переход Ким, а затем сказала: «Не моя вина, что мой ребенок почувствовал себя не тем человеком, которым я его считала, но я горжусь той личностью, что спрятана внутри, – она замечательный человек. Я люблю ее. Я не знаю, нужно ли вам знать что-нибудь еще, но это все, что нужно знать мне». После минутного молчания, пока у гостей укладывалась в голове эта информация, кто-то сказал: «Аминь». Кэрол произнесла: «Я говорю это сейчас и не собираюсь говорить об этом снова до конца выходных. Я хочу сосредоточиться на поминании Лорена и чествую его жизнь и его память». Когда я спросил Кэрол, почему она не столкнулась с общественной ненавистью, которую я наблюдал во множестве других семей, она сказала: «Я думаю, что это из-за того, как мы жили до этого». Ким добавила: «Мой папа никогда не хватал быка за рога, как могла моя мама. Чаепитие в каком-то смысле благодаря ему, что он мог бы организовать. Но в каком-то смысле благодаря ему это объяснительное чаепитие произошло. Он был бы рад тому, что его смерть заставила все встать на свои места».
