Лора забеременела на второй попытке ЭКО. Хотя мы были предельно осторожны при отборе яйцеклеток, в итоге мы решили не проводить амниоцентез. Это решение, когда я принял его вместе с Джоном и Лорой, застало меня врасплох. Риск рождения ребенка-инвалида (что было маловероятно согласно менее инвазивным, но и менее убедительным тестам) больше не казался достаточно пугающим, чтобы подставить Лору под угрозу выкидыша. Если бы мы получили плохие результаты амниоцентеза, я мог бы представить себе, что мы прервем беременность, но я больше не мог этого сделать, руководствуясь той логикой, которая управляла мною до того, как я написал эту книгу. Мои исследования разрушили эту ясность, поэтому я решил отказаться от этого исследования плода.
Вы никогда не узнаете кого-нибудь так восхитительно полно, как тогда, когда кто-то вынашивает вашего ребенка, и я поразился тому, как Лора вплела жизнь, которую она строила для нас, в жизнь, которую построила для себя. Мы неумолимо сближались с ней, Тэмми и детьми. Оливер и Люси называли будущего ребенка своим братом. Сначала я стеснялся их энтузиазма, но на поздних стадиях беременности Лоры мы с Джоном приехали в Миннеаполис и в итоге провели там больше месяца, видя их четверых почти каждый день, что дало мне возможность наблюдать за тем, как Оливер и Люси были двойным эхом остроумия и мягкости Джона. Когда они узнали, что маленькая Блейн назвала нас папой и папой Джоном, то сказали своим матерям, что тоже хотят называть нас папой и папой.
Я не был готов к мысли, что все эти дети в той или иной степени были моими, но сердечность, с которой Джон отпраздновал появление двух Блейн в нашей жизни, стала для меня образцом на пути к принятию этого. Решив завести двоих детей, я внезапно подумал о четверых, и теперь поверил, что смогу любить их всех глубоко, даже если буду любить их по-разному. Сблизить нас всех было частью стратегии Лоры, и это сработало. Это произошло благодаря Джону, который настаивал на том, что все мы, одна семья. Без моей кампании у нас не было бы маленькой Блейн или этого нового ребенка, но без оптимизма Джона мы бы остались изолированными друг от друга. Это был бы более легкий путь, и я бы счел его лучшим. Я многому научил Джона, в том числе делать, а не просто воображать действие, и он многому научил меня, в том числе тому, как работать и жить с тем, что будет создано. Благодаря маленькой Блейн и ребенку, которому только предстояло родиться, Оливеру и Люси, тем необычным семьям, которые я узнал, я изменился, и дети больше не вызывали во мне печали.
День рождения Джорджа – 9 апреля 2009 года – еще до того, как он начался, был эмоционально заряжен. Мое осознание опасности родов превзошло страхи Лоры и Джона. Я слышал слишком много историй, которые начинались так: «Беременность, казалось, протекала хорошо, а потом внезапно, когда у нее начались схватки…» Я пытался подавить беспокойство, но к тому времени, как показалась головка Джорджа, мои ладони были липкими от страха. Лора решила рожать без обезболивающих, и меня снова охватил трепет. В течение девяти месяцев я чувствовал, как велико одолжение, которое она нам делала, как будто кто-то предлагал нести все более тяжелую сумку с продуктами по все более крутой лестнице, но внезапно я понял, что она создала для нас саму жизнь. Видя, как она рожает, я стал свидетелем боли, которую вызывают последнее раскрытие матки и схватки, и почувствовал, как она становится источником радикальной новизны. Я впервые ясно увидел в ней что-то дикое и героическое, такое пространство сердца и доблести, которое превосходило все, чему меня научил мужской опыт. Затем еще две схватки, и Джордж выскочил наружу, мгновенно доказав силу своих легких громким криком и начав размахивать руками и ногами. Акушер признал его здоровым. А потом мы увидели его пуповину – она была завязана узлом.
Джордж вышел как раз вовремя. Если бы схватки продолжались дольше или сами роды начались бы еще на несколько дней позже, узел мог бы затянуться, лишив его кислорода, разрушив его мозг и вызвав у Лоры потенциально смертельное плацентарное кровоизлияние. Я взглянул на этот узел так, как часто смотрят на судьбу, как на вещь, которую почти упустили, и я перерезал пуповину ниже него, чтобы опасность была как можно дальше от нашего чудесного ребенка. Все, что я хотел, – это обнять его и посмотреть на него, и, держа на руках его крохотное извивающееся тельце, попытаться погрузиться в преходящую иллюзию, что в нашу оставшуюся жизнь он не принесет ничего, кроме эйфории.
Мы прошли через все парамедицинские и личные ритуалы, которые следуют за здоровыми родами. Было сделано много фотографий, мы сняли рубашки, чтобы положить его к себе на грудь, чтобы он чувствовал тепло нашей кожи, мы наблюдали, как его взвешивают и измеряют, мы видели мази, которыми смазали его глаза, и мы познакомили его с Оливером и Люси. Я передал коробку трюфелей с шампанским, которую брат старшей Блейн прислал мне из Лондона (настоящее шампанское нельзя принести в родильную палату), и мы позвонили моему отцу и мачехе, моему брату, Блейн и нескольким другим людям, которые были для нас очень значимы. Джон мгновенно пришел в восторг, и я знал, что так и будет, потому что рождение настолько загадочно и настолько более странно, чем колдовство или межгалактические войны, что оно мгновенно примиряет нас с миром. Я чувствовал это, когда родилась младшая Блейн, и я снова испытал это здесь. Этого человека раньше не было, а теперь он есть, и я помню, как подумал о том же, что все всегда думали: его приход в мир компенсировал все предыдущие потери.
Пока мы с Джоном устраивались в больничной палате, медсестра искупала Джорджа – впервые в его жизни. Было 2:30 ночи, и мы все блаженно рухнули на свои кровати. Я крепко сплю, поэтому ни разу не просыпался, пока Джон вставал каждые несколько часов, чтобы проверить Джорджа и покормить его. Когда я открыл глаза, Джон отнес Джорджа в комнату Лоры – дальше по коридору, Тэмми и дети были там, ели булочки с корицей, и сама атмосфера в ее палате была исключительно праздничной. Джон сказал, что собирается немного полежать и что мне нужно поговорить с педиатром. В семье именно я занимаюсь всеми медицинскими вопросами, и я думал, что все это – предсказуемые занятия первого дня жизни Джорджа: проверка слуха, вопрос, что делать с вакциной против гепатита В, и так далее. Я беспечно сел и принялся за булочки, попутно помогая Оливеру и Люси безопасно держать ребенка, а затем вошла педиатр и сказала, что она обеспокоена.
Джордж не подтягивал ноги так, как положено младенцам, а вместо этого держал их прямо и жестко по три минуты. Она назвала это «чрезмерно высоким мышечным тонусом» и сказала, что это может говорить о повреждении мозга, и она хотела бы заказать компьютерную томографию. Я спросил, насколько это необычно, и она ответила, что на данном этапе такое происходит нечасто. Лора жизнерадостно заметила, что с Джорджем все будет в порядке, все остальные продолжали поглощать булочки с корицей, а я чувствовал, как все внутри меня цепенеет от холода, а вся моя кожа внезапно начала гореть. Педиатр спокойно объяснила, что необычное поведение ребенка может сигнализировать о кровотечении в головном мозге, такое кровотечение может исчезнуть само или, возможно, потребуется облегчить это состояние при помощи хирургического вмешательства. Она напомнила про узел на пуповине и сказала, что нужно убедиться, что это ни на что не повлияло. Также неонатолог отметила, что его голова была необычно большой, что могло быть вызвано гидроцефалией или наличием опухолей, добавив также, что он напрягает одну ногу больше, чем другую, и это может означать, что у него асимметричное развитие мозга или образование в одном из полушарий мозга. Она была молода, и я мог с уверенностью сказать, что она специально училась такой спокойной и компетентной манере говорить, чтобы быть честной с людьми.
