Другая пара, Санди и его жена Кебьяр, жили со своими двумя глухими сыновьями, Нгардой и Судармой. Слышащая жена Нгарды, Молсами, приехала из другой деревни, и Нгарда был рад иметь четверых слышащих детей. «У нас здесь уже много глухих, – выразительно показал он. – Если все мы глухие, это нехорошо». Сударма, с другой стороны, настаивал на том, что он никогда бы не женился на слышащей женщине: «Глухие люди должны держаться вместе. Я хочу жить среди глухих людей, и мне нужны глухие дети».
В этом сообществе много говорили о глухоте и слухе: так люди в более знакомых обществах говорят о росте или расе как о личных характеристиках со всеми преимуществами и недостатками. Они не игнорировали значение глухоты и не преуменьшали ее роль в своей жизни; они не забывали о том, глухие они или слышащие, и не ожидали, что другие это забудут. Союз глухих в Бенгкале чрезвычайно свободен во всех смыслах, кроме географии; их свобода основана на владении языком только в их деревне. Я приехал туда, чтобы исследовать социальную конструктивную модель инвалидности, и обнаружил, что там, где глухота не мешает общению, она не является большим недостатком.
Невозможно воссоздать в Америке мир признания, подобный тому, который встречает глухих детей в Бенгкале, но такие родители, как Эйприл и Радж Чаухан, чрезвычайно преуспели в построении сообщества, преодолевая дипломатические трудности, вызванные поиском расположения культуры, которая относится к ним с предубеждением
[230]. Эйприл выросла среди художников привилегированного сообщества афроамериканского происхождения. Она остра на ум, излучает решимость, целеустремленность и волю к победе. У Раджа смешанное индийское и пакистанское происхождение, он очень хорош собой и очень аккуратен; вы легко можете себе представить, что в старости он по-прежнему будет казаться таким же молодым. Он работает в сфере интернет-продаж и говорит уверенно и непринужденно. Многие родители глухих детей, которых я встречал, казались напряженными, но Чауханы чувствуют себя расслабленно; их врожденное чувство гостеприимства обезоружило мир глухих, который другие родители считали непроницаемым.
Когда в 2000 году родилась Захра Чаухан, Эйприл и Радж были молоды, полны эмоций и не имели представления о воспитании детей. В Больнице Лос-Анджелеса, где родилась их дочь, новорожденным не проводили проверки слуха. Когда Захре было три месяца, в доме, где жили Чауханы, возник пожар, из-за которого поднялась тревога; Эйприл побежала в детскую и обнаружила, что девочка крепко спит. Педиатр сказал Эйприл, что новорожденные могут спать при любых условиях. Когда Захра достигла возраста, в котором другие дети болтали, она молчала; единственными звуками, которые она издавала, было тихое ворчание. Эйприл и Радж пытались проверить ее, громко хлопая в ладоши, когда она отворачивалась. «Иногда она реагировала, а иногда – нет, – говорила Эйприл. – Оглядываясь назад, я могу предположить, что, скорее всего, она замечала нас краем глаза». В 20 месяцев Захра проговорила что-то вроде «мама» и «папа», но ничего больше; на это педиатр сказал, что многие дети не разговаривают до трех лет.
Когда Эйприл отвела Захру на осмотр в два года, их постоянный педиатр был болен, и врач, который его замещал, сразу сказал, что им следует пройти проверку слуха. «Те два года, которые мы потеряли, были бы временем для нас, чтобы учиться, для Захры, чтобы узнать язык и получить слуховые аппараты», – с сожалением вздыхала Эйприл. Когда они столкнулись с этим новым знанием, Эйприл опечалилась, а Радж – нет. Он объяснил: «Эйприл нужно было пройти через стадии пустоты, страха, печали, боли, неуверенности, но у меня их не было. Новость стала просто добавлением к списку вещей, с которыми нам приходилось иметь дело».
Раннее вмешательство в округе Лос-Анджелес было доступно для детей от рождения до трех лет, поэтому Захра имела право только на год бесплатного обслуживания. «Мне пришлось как можно быстрее обучиться, чтобы понять, чего мы хотим», – сказал Эйприл. Аудиолог заметил, что у Захры был значительный остаточный слух в нижних регистрах, поэтому кохлеарный имплантат не был очевидным выбором. Эйприл хотела, чтобы Захра «была уверена в том, кто она. Если она однажды решит, что ей нужен имплантат, это прекрасно. Но я не могу принять это решение за нее». Для Захры приобрели транспозиционные приспособления, которые переводят все высокие звуки в нижний регистр, где находится ее остаточный слух. Но Эйприл понимала, что слуховые аппараты не заставят Захру слышать: «Я потеряла два года общения с дочерью. Мы начали с повторения: „яблоко“, „яблоко“. Нам сказали, что глухому ребенку требуется повторить что-то тысячу раз, прежде чем он поймет слово. Так что я весь день занимался повторением. „Вода. Вода. Книга. Книга. Обувь. Обувь“. Время от времени Захра могла что-то повторять, но мне не понадобилось много времени, чтобы понять: этого недостаточно. Так что через месяц мы решили начать учить жестовый язык. Я буквально чувствовала, что здесь работает другая часть моего мозга, потому что голова у меня раскалывалась от боли». Радж, который уже говорил по-английски, на хинди, немного по-испански и по-итальянски, заметил: «Это похоже на поиск в Google: „Малибу, хочу, магазин, сок“ – все сразу». Сначала Эйприл и Радж учились быстрее, чем Захра, что позволяло им обучать ее, но вскоре Захра вырвалась вперед.
Несмотря на то что американский жестовый язык – основной язык Захры, Эйприл и Радж хотели, чтобы она говорила как можно более свободно, и наняли для нее логопеда. Когда в пять лет у нее все еще не было никаких успехов, они нашли нового терапевта, который спросил Эйприл, что Захра любит есть. Эйприл сказала, что девочка ест четыре продукта: хлопья, гороховое масло, хлеб и овсянку. Терапевт заметил, что все это – мягкая пища: «У нее проблемы с оральной моторикой. Ее язык не в силах контролировать звуки». Эйприл и Радж вместе с Захрой начали делать упражнения для языка. Процесс был очень похож на наращивание любой другой мышцы, но фиброзная ткань языка – самая сильная мышца в теле; если бы он был размером с бицепс, им можно было бы поднять машину. В подобных упражнениях часто используют депрессор
[231] языка, который поднимает язык и прижимает его. Захре посоветовали как можно больше жевать жвачку. Изменения были стремительными. Захра всегда отказывалась есть мясо, но как только она укрепила свой язык и привыкла жевать, она стала фанатичным мясоедом. Ее способность издавать звуки резко возросла.
Весь этот прогресс был достигнут благодаря значительным усилиям. Эйприл была домохозяйкой, поэтому она могла более полно сосредоточиться на Захре: «Даже чтобы просто сказать: „Мне нужно в туалет“, – ей нужно остановиться, повернуться и привлечь наше внимание. Это полностью язык тела. Мы всегда обращаем ее внимание на звук. Если рядом поет птица, Радж говорит: „Ты слышала птицу? Или самолет? Или вертолет?“ Иногда с помощью слуховых аппаратов она может определять музыкальные инструменты: валторну, флейту, фортепиано. Она слышит больше, чем это предположительно возможно технически».
