Я приехал в отель Sheraton Ferncroft Resort, где проходил конгресс, и меня поразило, насколько концентрация маленьких людей изменила их восприятие в моем сознании. Вместо того чтобы видеть прежде всего невысокий рост, я увидел, что кто-то был исключительно красив, кто-то слишком мал – даже для карлика, кто-то слишком громко и неподобающе смеялся, и куда чаще я видел особенно умные лица, – и поэтому я начал понимать, как до этого я воспринимал людей небольшого роста. Я понял и другое: каким облегчением для них должно было быть то, что никто не обращает внимания на их рост.
Разумеется, съезд Ассоциации маленьких людей был не только площадкой для дискуссий о росте, но также он стал местом, где вопросы роста, к счастью для всех, были неважны.
Невовлеченному человеку было бы трудно принять такое уточняющее замечание о, например, латиноамериканцах или мусульманах. Концепция того, что этническая принадлежность или религия человека не позволяют, пусть даже временно, воспринимать другие его личные качества, была бы расистской. Но карликовость была исключением из этих социальных правил. По словам Бетти Адельсон, автора книги «Жизни карликов и карликовость», «Единственное допустимое предубеждение в PC America – предубеждение против карликов»
[309]. Мэри Далтон, заведующая кафедрой акушерства и гинекологии Колумбийского университета и лидер в области ведения беременностей с повышенным риском, сказала мне, что карликовость – это самый сложный диагноз, о котором только приходится сообщать будущим родителям. «Вы говорите, что у ребенка – дыра в сердце, – замечает она, – а они отвечают: „Но вы же можете это исправить, не так ли?“ Но когда я сообщаю кому-то, что у них родится ребенок, страдающий карликовостью, это зачастую вызывает отвращение»
[310].
Многие участники, которых я встретил в первый день в АМЛ, могли мгновенно идентифицировать диагнозы, о которых я никогда не слышал и о существовании которых даже не подозревал, и уж точно никогда не видел людей с такими диагнозами. В первый вечер я спустился на дискотеку, организованную для участников конференции, и увидел брата и сестру, у которых был примордиальный дварфизм: они были взрослыми, идеально сложенными и всего около 29 дюймов
[311] в высоту. Их родители стояли рядом с ними, чтобы убедиться, что их не затопчут, – такая опасность для них была реальна даже на съезде карликов. Я узнал, что девочка играла на ударных в школьном оркестре: ее одноклассник толкал ее крохотное инвалидное кресло, а она держала барабан на коленях – выглядя, по словам карлика, рост которого составлял всего 3 фута 8 дюймов, «как марионетка». На конференции проходили спортивные соревнования, марафонское шоу талантов, включающее выступления коллективов, исполнявших христианский рок и брейк-данс, а также показ мод, на котором был продемонстрирован самый широкий спектр костюмов в торжественном и повседневном стилях, адаптированных для маленьких людей. Конференция также создала условия для знакомств. Один карлик-комедиант заметил: «Ты знаешь, что в АМЛ ты считаешься подростком, если на этой неделе у тебя было больше парней, чем в прошлом году».
На второй день конференции АМЛ я встретил Мэри Боггс
[312], и она сказала мне, что эта организация изменила ее жизнь. Ее дочь Сэм родилась в 1988 году, и акушер изначально предположил, что миниатюрная комплекция ребенка обусловлена преждевременным появлением на свет. Спустя месяц, пока девочка все еще находилась в отделении интенсивной терапии новорожденных, врач диагностировал у нее ахондроплазию. «Мы бы предпочли, чтобы ребенок был глухим или слепым, – призналась Мэри. – Все, что угодно было бы лучше, чем карликовость. Когда вы думаете о том, что может пойти не так с беременностью, это уж точно не приходит вам в голову. Мы задавали себе вопрос, почему вообще у нас родился особенный ребенок».
Сэм отправилась в дом своих родителей в пригороде Вашингтона, оставаясь на кислороде и постоянном мониторинге. Через шесть месяцев, когда Сэм была официально признана физически здоровой, Мэри взяла ее с собой на первое местное собрание АМЛ. Когда Сэм было полтора года, ей установили шунт в голову, чтобы облегчить течение гидроцефалии – в головном мозге скапливалась спинномозговая жидкость. К счастью, у нее не было проблем с формированием скелета, что с возрастом поражает очень многих людей с диагнозом «ахондроплазия». Мэри и ее муж поставили табуреты-лестницы и расставили их по всему дому, они купили удлинители для выключателей и переместили кран на кухонной мойке. Дом было легче контролировать, чем проблемы во внешнем мире. «Люди гнались за нами по проходам продуктовых магазинов, чтобы задать вопросы, – рассказала Мэри. – Мы научились таращиться на них в ответ. Это отпугивает их. Мне приходилось смотреть на то, как у Сэм не получается играть с другими детьми, потому что она слишком маленькая, чтобы делать то же, что и они. И ото всего этого становилось очень грустно».
Перед тем как Сэм пошла в детский сад, родители сказали ей, что другие дети будут придумывать ей прозвища; они подумали над тем, что дети могут придумать, и научили ее, как на это реагировать. Мэри пошла в школу и рассказала учителям об особых потребностях Сэм, дав книгу о карликах, которую та могла бы читать классу вслух. Школа установила раковину и питьевой фонтанчик пониже и поручень в туалетной кабинке, чтобы Сэм могла забраться на унитаз. Дети в классе узнали ее историю, но каждый следующий год в каждом следующем классе были другие дети, и некоторые начинали обзывать ее. Поэтому Сэм решила делать презентацию для каждого нового класса. Она объясняла: «Я маленькая, но мне восемь лет. Я учусь в третьем классе. Я карлик, но я такая же, как вы все, только невысокого роста». Она делала это каждый год в начальной школе, и насмешки прекратились.
Когда Сэм было пять лет, семья Боггс посетила первый в своей жизни национальный съезд АМЛ. «Мы вошли и увидели тысячу карликов, – сказала Мэри. – Сэм была в шоке. Я думала, что другая моя дочь, она среднего роста, заплачет, увидев это. Нам потребовалось два или три дня, чтобы все это осознать». Со временем семья Боггс убедила родственников и друзей приходить на собрания, чтобы увидеть других карликов – не только Сэм. «Бабушки и дедушки смогли увидеть взрослых карликов и представить: ага, вот как будет выглядеть Сэм, когда вырастет», – рассказала Мэри. Она задумалась на минуту. «Мы пошли туда ради Сэм, но также и для того, чтобы нам было комфортно с ней. Чтобы нам было легче любить ее правильно».
В средней школе было труднее, чем в начальной. «Люди, которые были ее друзьями в течение многих лет, внезапно перестали общаться с ней, – вспоминает Мэри. – Ее не звали покататься на роликах или пойти в кино в пятницу вечером. Они делали вид, что это не потому, что она карлик. Но она прекрасно все понимала». Кафедра легкой атлетики дала ей письмо для университета, что она была менеджером команды по легкой атлетике; она была членом студенческого совета и казначеем своего класса. Несмотря на это, у нее была пара друзей – не больше. «Ей немного одиноко, – говорит Мэри. – Она влюблялась в мальчиков в школе, но в конце концов поняла, что парням среднего роста неинтересно с ней встречаться. И день, когда она начала присматриваться к горячим парням в АМЛ, стал поворотным в ее жизни».
