Для многих маленьких людей вопрос о том, вступать ли в отношения с другим маленьким человеком или с человеком среднего роста, является практически политическим. Некоторые утверждали, что карлики, которые женятся на людях среднего роста, не воспринимают себя карликами и сокращают доступный круг супругов для маленьких людей, ищущих партнеров схожего роста
[416]. Уровень депрессии, кажется, немного выше среди маленьких людей, состоящих в смешанных браках
[417]. Хотя почти все карлики в АМЛ, вступившие в брак, выбирали пару из своего сообщества, сейчас все больше и больше карликов женятся или выходят замуж за людей среднего роста
[418]; и хотя раньше смешанные браки клеймились в АМЛ, теперь они получают гораздо бóльшее признание. Однако за пределами ассоциации большинство карликов все еще вступают в брак с другими карликами.
Волин писал, что до встречи с женой «боялся – и слово „страх“ на самом деле не отражает жестокие эмоции, которые я испытывал, – что я никогда не смогу жениться»
[419]. Работая над этой главой, я подружился с матерью привлекательной молодой женщины маленького роста. Однажды я заметил, что знаю кого-то, кто хотел бы с ней познакомиться. Мать, человек эмоционально очень сдержанный, разрыдалась: «Моей дочери больше 30 лет, и за все эти годы вы первый человек, который сделал такое замечание. Моего сына, он среднего роста, каждый хотел бы представить своей дочери или подруге. Но никто ни разу не думал о моей дочери как о сексуальном объекте».
Вынашивание детей приносит другие проблемы
[420]. Тазовое отверстие у многих низкорослых женщин недостаточно велико, чтобы пропустить ребенка, поэтому практически все роды выполняются путем кесарева сечения, что требует анестезии, а она в свою очередь создает риски для женщин. Вынашивание ребенка может быть физическим стрессом для родителей-карликов. Одним из проявлений всеобъемлющей проблемы того, что у карликов нет личной жизни, становится то, что их родителей часто спрашивают об опыте деторождения и родов. «Как обычно, самые причудливые комментарии исходят от взрослых, – рассказала в сети одна такая мать. – ЭТОТ РЕБЕНОК ТВОЙ? Я бы никогда не решилась задать кому-либо, у кого есть ребенок, такой вопрос, но мне его задают несколько раз в неделю»
[421]. Адельсон писала: «Для каждой пары маленьких людей, которая решает завести ребенка, это решение становится подтверждением их собственной жизни и веры в жизнь, которую они могут ожидать от своих детей»
[422]. Действительно, именно по этой причине многие люди, некоторые – уже имеющие собственных детей, а некоторые без них, усыновляют детей-карликов, которых передают на усыновление их родители среднего роста.
Многие родители среднего роста не отказываются от таких детей, даже когда им настоятельно советуют это сделать. Когда родился Клинтон Браун III, его отец, Клинтон-старший, вспоминал: «Я сразу увидел, что его руки были слишком вытянутыми, ноги слишком прямыми, а тело слишком маленьким. Я чуть не упал в обморок»
[423]. Ширма закрывала обзор для матери Клинтона, Шерил, но не закрывала ей слух; ребенок не плакал, и никто из врачей и медсестер ничего не говорил. Когда Шерил закричала: «Что случилось?» – один из врачей приглушенным голосом ответил: «У нас тут проблема». Хотя Шерил хотела увидеть и подержать своего ребенка, его унесли. Позже врач объяснил, что ее сын был сильно деформирован и, вероятно, умрет в результате диастрофической дисплазии. По его словам, детей с такими жуткими травмами обычно помещают в специализированные учреждения, так что он предложил заняться передачей Клинтона без ее участия, поскольку иногда родителям легче отказаться от ребенка, которого они никогда не видели. Шерил была возмущена: «Это мой ребенок! Я хочу увидеть своего ребенка». Врачи не давали прогнозов; в мире известно только несколько тысяч человек, страдающих диастрофической карликовостью. «Информация, которой они располагали, состояла из двух абзацев, – вспоминает Шерил. Два абзаца о том, какой будет наша оставшаяся жизнь».
Клинтон был в инкубаторе, когда Шерил наконец увидела его, и ей разрешили коснуться только пальца его ноги, но, когда она это сделала, его глаза открылись, и она увидела, что они голубые и красивые. Она видела все, что, как узнала потом, было признаками диастрофической карликовости: сильно вытянутый в сторону большой палец – палец автостопщика, плоский нос, уши, напоминающие по своей форме цветную капусту, и волчью пасть. У него были сколиоз и косолапость, ноги были втянуты, словно шасси самолета. Его голова была огромной. «Некоторым детям достается легкая версия этого, но у него были все возможные симптомы, – рассказывала Шерил. – Я думаю об этом как о премиум-комплекте». Клинтон-старший сказал: «Мы вернулись домой без него. Я помню, как заехал на нашу улицу, посмотрел на Шерил и почувствовал, как все пусто, понимаете?» Клинтон-старший снова начал работать инженером в компании кабельного телевидения, а Шерил – в колл-центре. Клинтону сделали первую операцию, когда ему было две недели – из-за пупочной грыжи. Когда через месяц Брауны привезли его домой, он был таким мелким автостопщиком, что Клинтон-старший мог держать его в одной руке.
Когда он оказался дома, Шерил попыталась относиться к нему так, как относилась бы к любому ребенку. «В молодости я думала, что жизнь идет по расписанию. Вы ходите в среднюю школу; находите работу; выходите замуж. Но когда у вас рождается такой ребенок, как Клинтон, возникает вопрос: „Что случилось со всем тем, на что я всегда рассчитывала?“». Когда Клинтону было 11 месяцев, Шерил нашла Стивена Копица: «С этого момента он контролировал все, что происходило с Клинтоном. Без него Клинтон не смог бы даже начать ходить». Клинтон-старший добавил: «Вы входите в его кабинет в депрессивном состоянии и выходите просветленным и с новой надеждой». Шерил вторила ему: «Они не были для него пациентами; они были его детьми. Никто никогда не поднимался до этого уровня. И не поднимется, потому что на этой земле больше никогда не будет такого ангела».
